Но когда следом семнадцатилетний Адам, сын главы Чечни Рамзана Кадырова, стал секретарем республиканского совбеза, актуализировалась и тема скорого наследования кадыровской власти.
И снова все, как это часто бывает с Чечней, не совсем то, чем кажется.
Только Путин
Митинг в Ачхой-Мартане, на который чеченская власть согнала жителей — смотреть на труп убитого при нападении на пост ДПС подростка, похищение его родственников и депортация некоторых из них из Чечни — подобной реакции чеченская власть не позволяла себе и при более серьезных вооруженных нападениях, о которых, кстати, не слышно с октября прошлого года. Семнадцатилетний юноша, атакующий вооруженных людей с ножом — это не диверсия, это, скорее, жест отчаяния. И Кадырову, действительно, были бы предпочтительнее «украинские» версии, на которых он привычно настаивает. Стихийный низовой протест, даже не ставший тенденцией, кроме повода для нервозности, еще и нарушение негласного контракта с Москвой.
В разгар второй чеченской войны отец нынешнего правителя Ахмат Кадыров, очередной и самый успешный из поставленных Кремлем чеченских наместников, своей резиденцией избрал родной Гудермес, ключи от которого торжественно вручил Москве, и даже хотел по этому случаю сделать его столицей Чечни вместо Грозного. Он прервал интервью, чтобы ответить на звонок, хотя перед этим распорядился ни с кем не соединять. Не скрывая нарочитого раздражения, Кадыров отрезал в трубку: «Нет!» — хотя было понятно, что звонят оттуда, где к таким ответам не привыкли. «Так и передайте, — добавил он, — никакого Суркова, я встречаюсь только с Путиным!» И, положив трубку, резюмировал, усиливая произведенное впечатление: «Так-то лучше…»
Только с Путиным — завет отца сыну, который сын положил в основу своей власти и залог выживания. Все, кто не Путин — враги, так было при отце, так продолжалось при сыне: люди в погонах, включая тех, кто в штатском, региональные начальники, министры, журналисты, включая подконтрольных Кремлю. Про него и по сей день кто угодно, хоть Ксения Собчак может позволит себе недоумение — что, в Чечне не действуют российские законы?
Эксклюзив с Путиным — основа контракта, заключенного более двадцати лет назад. Восстановление Чечни стало отличной иллюстрацией избранного подхода и его проверкой. Секрет чуда — звериная и расстрельная воля Кадырова ко всему, за что он берется, помноженная на нехитрую экономическую схему: строить на свои, по неформальным расценкам — с последующим выставлением счетов Москве, но уже по официальным нормативам. Феерическая маржа не была для правительственных экономистов биномом Ньютона, но и разоблачений Кадыров не боялся. Смета после компромиссного монаршего согласования в Грозный возвращалась уполовиненной, что всех вполне устраивало.
Так постепенно в результате ситуативного поиска модели родилась формула симбиоза. Степень эксклюзивности, переходившей из одной редакции искомого контракта в другой, может снижаться по мере снижений глобальности стоящих перед Кадыровым задач. Но для Москвы Кадыров, как и двадцать лет назад, — монопольный владелец и распорядитель технологии, которая доказала свою эффективность.
Дело не только в том, что за возможность считать Чечню «черным ящиком», которую Кадыров гарантирует Кремлю, он получает право этой «чернотой» пользоваться безраздельно. Есть еще одна важная деталь: все его льготы ограничены исключительно Чечней или на худой конец исламом, и Кадырова это вполне устраивает, потому что таковыми в данной редакции может стать все, о чем можно договориться с Кремлем.
Это может быть хоть арабский восток, куда Москва время от времени отправляет его почетным послом российского ислама — с учетом его собственных деловых интересов, хоть Мьянма, где в том же качестве ему доверено спасать от геноцида народ рохинджа. Хоть Донбасс, где уже безо всякого ислама Кадыров «спасает Россию» — но контекст тот же: в благодарность за чеченское счастье ею быть.
За Чечней как за стеной
Чечни в столь расширительном понимании Кадырову достаточно.
Это может быть Москва — очередное похищение чеченской девушки с ее бесследным возвращением на родину.
Это может быть Волгоград, из которого вывозится на суд в Грозном юноша, сжегший Коран. Но за двадцать лет Кадыров ни на шаг не приблизился ни к одной серьезной вершине реально федерального и не имеющего к Чечне отношения. Даже Северный Кавказ, который, казалось бы, уже готовят к присяге Кадырову, он не получил. Но Кадырову чужого и не надо, он — не Пригожин, от дружбы с которым он грамотно отрекся при первых же признаках кремлевского раздражения.
Кадырова не интересуют вакансии и интриги в Минобороны, у него там недругов побольше, чем было у Пригожина. Его доктрина, в отличие от пригожинской, оборонительная, его стены — Чечня, за пределы которой он ездит в командировки и вылазки для того, чтобы укрепить свои позиции в Чечне, попутно извлекая из этой активной обороны максимальную пользу. Возможно, даже в конфликте вокруг Wildberries Кадырова могла обеспокоить не только коммерческая сторона, но и попытки Сулеймана Керимова посягнут на его «чеченскую» эксклюзивность в Кремле, и, судя по тому, как быстро конфликт был улажен, статус-кво сохранен.
Кадыров, требующий по разным поводам извинений, довольно снисходителен к тем, кто говорит о царящем в Чечне средневековье. Это, возможно, как раз то, что в соответствии с логикой его власти должно звучать громче и чаще, чтобы происходящее все более воспринималось как новая норма и как привычное понимание того, что сопротивление человеку, развернувшему время вспять, бесполезно. Да, средневековье. Да, только один человек в Чечне решает, какое тысячелетье на дворе, какой размер музыкального произведения следует считать верным и почему кто-то из кадыровских родственников до сих пор не поруководил каким-нибудь министерством. Чем диковиннее, даже по нынешним временам, — тем убедительнее.
И как логическое и неизбежное следствие — культ жестокости. Не только потому, что, это тот язык и бэкграунд, который един для властной генерации, хотя это важно. Она, конечно, не однослойная, но профессионалы с другим миропониманием, вынужденные выживать на службе режиму, в ближний круг не стремятся, они достаточно комфортно чувствуют себя там, где их особые мнения, даже будучи высказанными, правителя не беспокоят, и стало быть, там нет той ауры страха, которой окутаны главные коридоры. А переходить в чем-то дорогу людям из этих коридоров и вообще держаться от них подальше здесь уже научились.
Беречь Рамзана
В ближний же круг входят люди того же склада, что и сам лидер. Это особое поколение второй войны. Как, к примеру, «Лорд», спикер парламента Магомед Даудов, бывший боевик, попавший под амнистию, в связи с чем Кадыров как-то порадовался, что в свое время Даудова не убил. Это люди, такие же, как он, но с одним отличием — они ни за что не несут ответственность, потому что она солидарно делегирована ему. Эта гвардия свою судьбу устроит при любом раскладе. Поэтому ей надо все время напоминать, во-первых, об их зависимости от патрона, и, во-вторых, о том, что ни с кем им не будет так комфортно, как с ним.
И Кадыров это делает — в том числе и с помощью страха, добиваясь двойного эффекта: с одной стороны, он дисциплинирует соратников, с другой, предоставление неограниченной возможности его наводить являться для людей подобного устройства исключительной привилегией.
Но самое главное, что может им предъявить и предложить Кадыров, то, чего не предложит никто другой — реакция Москвы. Сомнения Пескова в достоверности видео про митинг в Ачхой-Мартане выдержаны все в том же абсурдистском жанре, но и логика та же: Чечня — черный ящик, и если Кремль так комично отмахивается от любопытства о том, что там внутри, то остальным тем более незачем задавать бессмысленные вопросы. И, преломившись при прохождении через ближний круг, сигнал становится дополнительным напоминанием гражданам: оставьте надежду.
И оптимистам остается искать ее в медицинской плоскости. Насколько известно, проблема, действительно, есть. Известно, что пациенту, действительно, требуется регулярный гемодиализ. Но насколько все серьезно, судить трудно, и в этом особенность чеченских информационных утечек. В краю, где социальные связи короткие, как расстояния между соседскими калитками, где каждый каждому родственник, одноклассник или брат соседа, где пропагандой и контрпропагандой занимаются вышеописанные кадры, к тому же сами помещенные в эту систему дворового эфира, слухи часто бывают достоверными. Но без подробностей они в столь жесткой системе обычно обрастают небывальщиной, призванной заполнить вакуум фактов, в данном случае каких-нибудь выписок или сведений от медперсонала, что практически исключено.
Подтверждения фатальных ожиданий некоторые ищут в активности 17-летнего Адама, сына Кадырова, который в своих кадровых успехах отчасти повторяет путь самого Рамзана при его отце. Однако версия наследования тоже вызывает немало вопросов. Рамзан сменил отца, человека старой закалки, больше полагавшегося на интригу, чем на жестокость, и в этом плане сын оказался куда более удачливее отца. Адам Кадыров, конечно, может избить беззащитного волгоградского парня, доставленного в Чечню на суд, но вот сможет ли он так же решительно ответить на вопросы соратников отца, у которых в случае необратимых сценариев они сразу возникнут?
В Кремле понимают, что Рамзан — кадр штучный, контракт с ним — вещь в высшей степени исключительная и больше ни с кем она его заключить не сможет, да и не захочет. Модель Чечни без Рамзана для нее — тайна чернее самого черного ящика. И никаких признаков ее поисков новой модели не видно.
Так что основания полагать, что Москва не в восторге от идеи престолонаследия, в самом деле есть. Но оснований полагать, что кто-то с ней эти идеи всерьез обсуждал, нет. А выход культа жестокости на новый виток говорит скорее о том, что процесс, наоборот, продолжается в заданном режиме и с неизменными параметрами.
