У меня есть подруга, сын которой живет с диагнозом «расстройство аутистического спектра». Когда началась полномасштабная война и подруга моя приняла решение покинуть Россию, сына ее охватила катастрофическая тревога. Взрослый уже мальчик, почти подросток то и дело хватал мою подругу за руки и спрашивал (да, он весьма высокофункциональный аутист, хорошо учится, много читает, хорошо умеет выразить свои чувства, но не умеет их сдержать), он спрашивал: «Мама, ты не уйдешь? Мама, ты будешь со мной? Мама, ты посидишь рядом, пока я сплю?»
Я подумал тогда, что он чувствует то же, что и все мы, нормотипичные люди, но чувства его обострены по сравнению с нашими, и он не намерен внушать себе обычную для нормотипичных людей мысль, что конец света — это просто такая фигня, которую нужно переждать и перетерпеть, а там все равно.
Я подумал тогда, что его болезнь заключается в неприятии спасительной концепции «жизнь — дерьмо, она сломалась, ну и хрен с ней». Я подумал, что он претендует жить в том счастливом мире, где мама всегда рядом, все тебя любят и все стараются понять. Я подумал, что хорошо понимаю его чувства, сам их испытываю, просто научился игнорировать их.
Я подумал, что мир населен людьми, которые научились игнорировать собственные чувства и чувства других — и именно такие люди называются нормотипичными.
И еще на примере своей подруги и ее сына я обнаружил, что хваленая (и заслуженно) европейская система социального обеспечения работает на пределе. В Риге, куда моя подруга с сыном переехали, специалисты, занимающиеся детьми с аутизмом, есть — но их всего восемь. На всю Ригу, на 600 тыс. человек — восемь. А детей с расстройством аутического спектра в Риге, если мерить среднемировыми показателями, — около 3 тыс. Понятно же, что календари специалистов, занимающихся с детьми-аутистами, расписаны на годы вперед.
Примерно так же впритык работают педагогические, медицинские и социальные службы в Вильнюсе, Берлине, Милане и Цюрихе, куда моя подруга подумывала, не переехать ли ради сына.
Появись в любом европейском городе один лишний мальчик с расстройством аутистического спектра, система еще справится с ним, но с трудом. А появись еще десять? — система помощи забуксует еще сильней, чем сейчас.
Теперь вот потратят страны Евросоюза на вооружения 5% ВВП вместо нынешних примерно 2%, так тысячи мальчиков и девочек по всей Европе будут хватать мам за руки, умоляюще глядеть мамам в глаза и говорить: «Мама, побудь со мной! Мама, ты не уйдешь? Ты посидишь со мной, пока я сплю?»
Я подумал — кто мы? Цивилизация безжалостных супергероев, которые готовы крошить друг друга, не замечая особенных людей и списывая их страдания на неизбежные потери среди мирного населения? Или?..
Обойдя десяток образовательных учреждений, моя подруга все-таки в конце концов устроила сына в школу. В хорошую, частную и довольно дорогую школу. Пришлось моей подруге экономить на платьях, на путешествиях и уж совсем не задумываться, чтобы потратить 5% доходов на какие-то там вооружения.
Зато мальчик ожил. Ему нравится в школе, и он готов поверить, что весь мир устроен или может быть устроен так же, как его школа. Он совсем перестал хватать маму за руки, и психиатр даже снял ему диагноз «тревожное расстройство». Он нашел друзей. Мой сын — не самый близкий его друг, но они хорошо ладят, легко находят общий язык и с удовольствием играют вместе, когда моя подруга приходит к нам в гости.
Видите ли, мир, в котором люди не рвут друг друга на части, не принуждают друг друга к чему-нибудь, не шантажируют, а понимают, жалеют и иногда даже любят — возможен, по крайней мере в границах школы, где учится этот мальчик, и нашей квартиры, куда он приходит в гости.
А если так, то почему бы и не в границах глобуса?
В день распространения информации об аутизме позвольте мне распространить вот какую информацию — я не могу понять, почему люди хотят жить в мире, полном жестокости. Наверное у меня тоже какое-то расстройство.
Что это за мир мы создали, где насущная потребность быть понятым и любимым считается расстройством?
