Перепечатка. Впервые опубликовано на VPost.
Радиопередачи и кинофильмы стали могущественными пропагандистскими инструментами в руках министра пропаганды Великогерманского рейха Йозефа Геббельса и помогли ему влиять на мировоззрение немцев в 1930–40-е годы, однако и сам Геббельс, и все те, кто был его возраста и старше, воспитывались еще без радио и почти без кино. Школа рубежа веков внесла важнейший вклад в формирование десятков миллионов умов и сердец, принявших в 1933 году нацистский режим, осуществлявших и поддерживавших его вплоть до (да и после) краха, и огромную роль в этом сыграли книги, которые читали школьники.
Антисемитская математика
Нацистский учебник нам легко себе представить. И знакомство с реальными образцами показывает, что воображение нас не обманывает. Вот задачка на разложение числа на разряды из учебника математики для 4 класса (Бремен, 1941): «В 1933 г. в Германии насчитывалось 499 682 еврея, из них в Берлине проживали 160 564, в Гамбурге 16 973, в Бремене 1438. В 1939 г. в Германии насчитывалось уже всего 307 614 евреев, из них в Берлине проживали 78 713, в Гамбурге 8438, в Бремене 644».
Тут арифметика переплетена с пропагандой «успехов» расовой политики НСДАП. Обратим, однако, внимание вот на что: в качестве мест проживания евреев упомянуты только крупные города. Это не случайно. В задачнике для 6 класса эта же идея проводится уже более отчетливо: в форме таблицы и столбчатой диаграммы здесь показано, «Как евреи в Германии все больше перемещались в большие города» в период с 1871 по 1933 гг. Математические операции, которые предлагалось проделать с этими статистическими данными, выглядят вполне нейтрально: сравнение дробей, перевод численной информации в график и т. п. Но пропагандистская составляющая очевидна: в то время как, по словам фюрера, большие города суть «визитные карточки народной общности», они к моменту прихода нацистов к власти оказались «заполонены» людьми, которые считались чуждыми и враждебными этой народной общности.
Семиклассникам предлагалось производить расчеты на тему урбанизации применительно к населению Германии в целом, без деления на расы, но переселение людей в города вообще и в крупные города в особенности названо здесь негативно окрашенным словом Landflucht — «бегство из деревни», или «бегство от земли». И, наконец, восьмиклассники уже занимались этими двумя темами в комплексе и с окончательной расстановкой акцентов: в их задачнике была целая главка, посвященная расовым вопросам, а в ней — серия заданий под красноречивыми заголовками: «Интенсивное размножение евреев», «Евреи живут преимущественно в больших городах», «Евреи находились в Германии на руководящих должностях» (перечислены сугубо городские профессии: преподаватели высшей школы, члены правления Берлинской биржи, депутаты от Социал-демократической партии, руководители театров). В сочетании с задачами, где предлагалось вычислить долю евреев в населении Германии и среди представителей различных профессий, эти задания подводили к главному вопросу: «Сравни! Что ты видишь?»
Школьники должны были, решая математические задачи, постепенно сами «увидеть», что между образованием Германской империи и приходом к власти Гитлера, в период наиболее интенсивного капиталистического развития экономики и урбанизации, огромные массы немцев покинули деревни и переместились в города, чем дальше — тем все больше именно в крупные, особенно в Берлин, где всем заправляли непропорционально представленные неарийские финансисты, политики, профессора и деятели искусств. Вывод подсказывал учитель.
Но были ли такими же учебники до 1933 года? И нет, и да. Национал-социализм, помимо своей расистской составляющей, культа вождя, воинствующего национализма и милитаризма, был движением, предлагавшим искать решения трудных проблем современности в (воображаемом) славном докапиталистическом прошлом. Это был антилиберализм людей, по выражению Макса Вебера, не справлявшихся с жизнью эпохи модерна, то есть эпохи по преимуществу индустриальной и городской.
Профессии есть, но знать о них не надо
Люди эти были сформированы в огромной мере опытом промышленной революции. Она в Германии произошла поздно и очень стремительно: на протяжении жизни всего двух поколений во второй половине XIX и начале ХХ вв. десятки миллионов людей превратились из сельских жителей в городских, из жителей малого города — в жителей крупного, из крестьян и ремесленников — в наемных работников промышленности, транспорта, сферы услуг, администрации и других разрастающихся сфер занятости. А их дети, которых становилось всё больше, массово превращались в школьников, которых обучали и воспитывали все чаще с применением специализированных учебных пособий, а не только религиозных книг.
Тем из нас, кто родились горожанами, может быть, трудно себе представить, насколько радикально менялась жизнь людей в ходе той урбанизации. Адаптационный стресс, который переживали миллионы людей, вел к тому, что большие индустриальные города стали и местом, и объектом широко распространившегося во второй половине XIX и начале ХХ вв. неприятия капиталистического городского мира эпохи модерна. Формы протеста были разнообразны, разнонаправлены, порой даже прямо враждебны друг другу – от стихов и живописи или аполитичного мирного движения за «реформу жизни» до радикальных политических партий, имевших свои боевые организации и планировавших насильственным путем покончить с существующим строем.
Но все же в массе своей люди приспосабливались к новой жизни, и каждому следующему поколению горожан это давалось всё легче. Однако почти весь запас старых культурных инструментов – знаний, интерпретаций, оценок, норм поведения, – обслуживавший прежнюю, традиционную жизнь в малых локальных сообществах, оказывался теперь плохо применим или неприменим вовсе. Новые культурные инструменты, помогающие жить в городской среде так, чтобы это было насколько возможно безопасно, благополучно и приятно, нужно было создавать и осваивать заново. Научить человека использовать культурные инструменты – одна из задач вторичной социализации, а ее местом в эту эпоху для всё большей доли детей становилась школа. А в школе соответствующие знания ученики получали – не только, но в том числе – из книг. Итак, возникает вопрос: выполняли ли немецкие школьные учебные пособия периода промышленной революции такую задачу и если да, то как? Что рассказывали эти книги юным селянам и горожанам о больших промышленных городах и о жизни в них?
Сплошного анализа всех учебных пособий той эпохи, выходивших в немецких землях, насколько мне известно, не производилось. Возьмем одно из самых распространенных изданий – «Друг детей». Это не учебник, а книга для чтения, которая была подготовлена теологом и педагогом Фридрихом Филиппом Вильмсеном (1770–1831) на рубеже XVIII–XIX вв. специально для учеников городских школ. В 1800 г. Вильмсен опубликовал хрестоматию «Бранденбургский друг детей», которая снискала такую популярность, что в первый же год была переиздана, а затем, в 1802 г., переделана в «Немецкий друг детей», выдержала в различных региональных вариантах почти 250 переизданий, каждый раз выходя тиражом минимум в пять тысяч экземпляров, и была в ходу до начала ХХ века.
В первом же разделе книги, который называется «Короткие фразы для пробуждения внимания и размышления», мы встречаем упоминания о городах, причем в трех местах, и они носят сначала абстрактный характер, а затем более конкретный. Именно города представляются ключевым элементом ландшафта, с них начинается описание страны.
Далее автор сообщает, что в Германии существует 2300 городов, и в них проживают «многие миллионы людей». Но что это за города? Автор различает в основном два их типа — торговый город и резиденцию правителя. Соответственно этому описывается и городское население: «В больших городах живут солдаты со своими офицерами (вместе они составляют гарнизон или войско, стоящее в городе), художники, купцы, ученые, ремесленники, поденщики и нищие или бедняки, в плохих, хороших, красивых и роскошных домах». В одном из вариантов книги — «Новом бранденбургском друге детей» издания 1851 г. — после процитированного пассажа приводится еще один перечень групп горожан, и все упомянутые в нем группы, за исключением купцов и полицейских, — это ремесленные специальности: «пекари, пивовары, каретники, кузнецы, слесари, сапожники, портные, лудильщики».
Ни в этом разделе, ни в других читатель не встречал ни одного упоминания о таких новых массовых профессиях, как шахтеры, фабричные и портовые рабочие или, скажем, железнодорожники, хотя в середине и особенно во второй половине XIX столетия они уже составляли значительную долю населения в городах, вступивших на путь капиталистического развития и превращавшихся в индустриальные или транспортные центры. Дети рабочих смотрели в книгу и видели, что их и их семей в городе нет, а красу и гордость города составляет не завод или шахта, а старинная ратуша, собор или фешенебельные кварталы буржуазии.
Такой тип, как промышленный город, отсутствует в классификации Вильмсена и в текстах почти не упоминается. Мы не встретим ни слова о стремительно разраставшихся городах Рурской области, где по мере развития горнодобывающей и металлургической промышленности маленькие города превращались в большие за несколько лет. Если в те годы, когда Вильмсен готовил первые издания «Друга детей», например, Бохум с его двумя тысячами жителей, пожалуй, в самом деле не заслуживал отдельного упоминания, то к концу XIX столетия его население увеличилось примерно в 30 (!) раз; примерно то же самое можно было сказать об Эссене и ряде других рурских городов.
Нарочно отстали от жизни
Но эти совершенно новые урбанистические явления — по сути, гигантские рабочие поселки, где новейшие технические достижения соседствовали с острейшими проблемами, среди которых детям предстояло жить, — не были ни столицами, ни знаменитыми торговыми городами, и красотой застройки похвалиться тоже не могли. Очевидно, поэтому Фридрих Август Пишон (1785 – 1857), перерабатывавший этот раздел книги после смерти Вильмсена, не счел необходимым о них сказать. В разгар индустриализации он упомянул всего два «фабричных города» в Германии — Эльберфельд и Бармен.
Рассказ о промышленности Пишон вообще стремился как-то приукрасить, например: «Рейнская провинция — обильно благословенная, вблизи Рейна романтически-красивая местность, где есть и значительные фабрики, особенно в прекрасной долине Вуппера». О том, что эти предприятия химической промышленности своими стоками превратили Вуппер в одну из самых ядовитых клоак Европы, «Друг детей» во всех изданиях умалчивал. И дело было не в том, что мрачные сюжеты считались неподходящими для детского чтения. В книге был назидательный текст, как ребенок утонул, забравшись по совету плохих мальчиков в деревенский пруд, но ни слова о том, как опасно пить переливающуюся всеми цветами воду из Вуппера или купаться в этой реке и других подобных ей (а сточными водами были отравлены в период индустриализации примерно две трети водоемов в промышленных районах Германии).
Только в разделе, посвященном провинции Бранденбург, мы во всех изданиях «Друга детей» встречаем относительно подробную информацию о расположенных в ней фабриках и даже о числе их работников. Но если данные о численности населения Берлина актуализировались от издания к изданию, равно как и общая численность людей, занятых на берлинских фабриках, то в отношении новых отраслей занятости и других новых реалий городской жизни «Друг детей» оставался слеп и нем.
Вот хотя бы один пример: в Берлине располагались заводы фирмы Borsig, вышедшей к 1872 г. на второе место в мире по выпуску паровозов, и на них уже в середине века работали более двух тысяч человек – в семь раз больше, чем на том старинном фарфоровом заводе, о которых сказано, что он – «наиболее примечательное» из берлинских предприятий. «Друг детей» не рассказывал детям ни о всемирно знаменитых заводах Borsig, ни об их рабочих, ни о паровозах, ни о железных дорогах. О том, как избежать опасностей, связанных с поездкой на поезде, или о тех впечатлениях, которые она могла доставить юным путешественникам, читатели тоже ничего из этой книги не узнавали, хотя в Берлине и его окрестностях в конце XIX в. очень многим уже приходилось регулярно пользоваться рельсовым транспортом. К тому же отцы у многих детей работали на железной дороге или на предприятиях, изготавливавших для нее оборудование, да и среди самих школьников многим в будущем предстояло связать свою рабочую судьбу с этой отраслью. В книге для чтения они по-прежнему читали о том, что основными транспортными путями являлись реки и каналы.
В «Друге детей» в принципе встречались актуальные и практически полезные справочные данные, позволявшие юным читателям лучше ориентироваться в окружающем мире. Примером может служить раздел «О правах и обязанностях подданного в благоустроенном государстве» или многочисленные нравоучительные рассказы, где очень прямо, наглядно и конкретно подавалась информация, нацеленная на освоение культурных инструментов (или, говоря языком сегодняшней российской школы, «социальных компетенций»). Но место действия этих историй либо вовсе не поддается определению, либо представляет собой абстрактный населенный пункт, не обладающий характерными признаками современного большого промышленного города. Читая разделы «Короткие предложения для пробуждения внимания и размышления», «Германия» и «Европа», дети узнавали о городах такие сведения, которые были мало связаны с ними самими и с их жизнью.
Если верить «Другу детей», даже в изданиях рубежа XIX–ХХ веков, город – это место, где живут прежде всего монарх, купцы и военные, во вторую очередь – ремесленники и представители таких немногочисленных, но высокостатусных групп населения, как ученые, или наоборот, низкостатусных, таких как нищие, и лишь в редчайших случаях — фабричные рабочие, которые даже не названы так: о них говорится просто «люди». Город может быть крупным, или красивым, или знаменитым, или всем сразу, но этим и ограничивается то, что положено о нем знать, а о том, что в нем происходит, как живут или как должны жить горожане, и ради каких благ люди стекаются в большие города, не сказано почти ничего. Комфорт и многочисленные возможности, которые – наряду с проблемами – имелись в больших городах эпохи модерна, в «Друге детей» не описаны.
В «Друге детей» читателю явлена картина, типичная для раннего Нового времени: в ней города важны прежде всего как торговые и административные центры и как пункты массового сосредоточения самых главных для казны подданных — состоятельных налогоплательщиков и солдат. Образ жизни горожан, в очень редких случаях и скорее намеками описываемый в «Друге детей», несильно отличается от сельского. Так и было в большинстве городов раннего Нового времени, а потому, возможно, у автора не было ощущения, что городской образ жизни уникален и заслуживает особого разговора.
Промышленный пролетариат и другие новые городские социопрофессиональные группы, достигшие в Германии заметных размеров уже после смерти Вильмсена, в этой картине мира полностью отсутствуют. Главная роль мануфактур и фабрик в ней заключается не в том, что они приносят прибыль владельцам, и не в том, что они производят средства производства, и не в том, что они формируют вокруг себя новые города, и даже не в том, что они отравляют воду и воздух своими выбросами и калечат людей тяжелыми условиями труда, а преимущественно в том, что, в соответствии с докапиталистической парадигмой, они «дают пропитание» своим работникам и выпускают изделия, которые приносят славу стране.
В конце XVIII в., когда формировал свое мировоззрение и задумывал свою книгу Вильмсен, эта картина еще была более или менее адекватна. С течением времени она стала все больше и больше отставать от хода истории. Стремительных социально-экономических процессов, преображавших городские ландшафты Старого Света, авторы «Друга детей» не то чтобы вовсе не замечали, но регистрировали лишь малую их часть, а значение этих перемен для жизни юных читателей в книге никак не обсуждалось. На протяжении ста с лишним лет, когда издавался и переиздавался «Друг детей», он предъявлял юным немецким читателям все более и более устаревавшую, не адекватную меняющейся реальности картину, в которую большие промышленные города с их особой жизнью не были включены, то есть – они не были явлены детям как нормальная (или прискорбная, или прекрасная) часть реальности. Причем объясняется это не только тем, что Вильмсен не застал промышленной революции: книга неоднократно обновлялась; ее новые издания, будь то подготовленные самим Вильмсеном или его преемниками, были «исправленными и дополненными», и это касалось, в частности, информации о городах. Однако исправления и дополнения не меняли главного принципа, которому подчинялся отбор информации. Хотя авторы заявляли о необходимости дать школьникам «самые необходимые предметные знания» и «наиболее общеполезные сведения» с учетом «потребностей детей из низших слоев народа», они явно не считали, что к числу таковых относится информация о реалиях индустриальных городов. Почему – вопрос, требующий отдельного изучения.
***
Итак, одно из наиболее массовых германских учебных пособий в эпоху развития промышленного капитализма и урбанизации почти полностью игнорировало важнейшие для этой эпохи темы. «Друг детей» продолжал воспитывать и образовывать поколения немцев в соответствии с устаревшей картиной мира, имплицитно отказывая новой жизни в легитимности, значимости, а огромному количеству немцев он фактически отказывал в существовании, не упоминая их.
Такой перекос едва ли мог остаться без последствий: негативное отношение к капитализму, к промышленному большому городу эпохи модерна, которое часто встречалось в начале ХХ столетия, в частности, у идеологов левых и правых радикальных движений, от коммунистов до адептов «консервативной революции» и национал-социалистов, не в последнюю очередь может быть объяснено именно тем, что эти люди и их жизнь были без всякого объяснения исключены из той картины мира, которая была предъявлена в школьной книге для чтения. «Немецкий друг детей» не был изощренным пропагандистским продуктом, он не учил ненавидеть евреев и коммунистов, любить фюрера и желать завоеваний.
Нет, его роковая роль была в том, что он не учил немецких детей ни жить в новом мире, ни понимать и принимать его. Неудивительно, что по мнению многих выросших на этой книге людей, этому миру и тем, кто считался его творцами и жрецами, в Германии не должно было быть места.
