Что дальше? Череда военных провокаций — и снова война? Так привычнее.
Ну, нет, почему же! Провокации, конечно, возможны, но мало-помалу стороны договорятся, театр боевых действий затянется свежей порослью, как на теле затягиваются и зарубцовываются раны. Жители вернутся на пепелища…
Куда они вернутся?! Там минные поля занимают ни с чем не сравнимые территории, только эти минные поля будут разминировать десятки лет, а может сотни, вон, в Хорватии, где тридцать лет нет войны, до сих пор разминируют. Да что там Хорватия! — в Париже, в самом центре, на самом оживленном вокзале Европы, на Гар дю Нор пришлось остановить движение: бомба времен Второй мировой войны, 85 лет прошло.
И минные поля — страшное, но всего одно из последствий.
Становление мирной жизни не так происходит, чтобы сначала убрать все, что осталось от войны, а потом на этом месте строить мирную жизнь. Нет, происходит все одновременно. Ты же помнишь, как стоял на пляже в черногорском Ульцине, покупал у торговца для детей сахарную вату и с трудом узнавал место, где во время югославской войны был лагерь беженцев и эпидемия холеры. Одновременно все, военные руины разбираются постепенно, а новые города строятся как бы сквозь них. Левую сторону дороги разминировали и там уже пашет фермер. А на правой стороне дороги продолжают работать саперы. И если фермер не уследит за своей коровой, то она перейдет дорогу и взорвется на мине, станет последней жертвой войны…
Нет-нет, не последней. Бог знает сколько лет, десятилетий, столетий должно пройти, чтобы даже и закончившаяся война перестала собирать свою кровавую жатву.
Вот глупости! После российско-грузинской войны 2008-го года казалось, что русские и грузины теперь навсегда враги, но не прошло и полгода, как снова стали друзьями и добрыми соседями…
Нет, с русскими и украинцами так не получится. Никогда мы не будем братьями. Даже если война остановится прямой сейчас, а не растянется еще на десятилетия пограничным конфликтом вроде корейского или палестинского, все равно — я уже не погуляю по Крещатику, не подышу этим неповторимым киевским воздухом месяца липня… Не со мной. Не при моей жизни…
Вот глупости! Уж на что русские и немцы были враги во Второй мировой войне, а двадцати лет не прошло, как в 1964-м году в Москве прошли триумфальные гастроли миланского театра Ла Скала. Невероятный успех! А за дирижерским пультом стоял дважды член Национал-социалистской партии, ярый сторонник Гитлера Герберт фон Караян. Великий дирижер. Видный фашист! В Москве! И ему устраивали овации меньше чем через двадцать лет после окончания войны. Все забывается, все зарастает…
Не-е-ет. Если даже в Украине забудут мою причастность к стране-агрессору, если даже меня простят каким-то чудом, то я-то не забуду, я-то продолжу чувствовать свою вину. Интересно, чувствовал ли свою вину Герберт фон Караян, когда бежал из Берлина на частном самолете? По кинохронике судя, он был человеком, излучавшим чувство собственной правоты в любой ситуации. Я так не умею. Я излучаю чувство вины.
Перестань-перестань. Через двадцать лет все наладится…
Мне будет семьдесят пять.
Вот именно, ты будешь еще молодой, а места боев — ты не узнаешь их.
Вот именно, я их не узнаю. Того, что я знал и любил, больше никогда не будет. На месте разрушенных городов вырастут новые города, но они будут иметь к старым и любимым такое же отношение, как современный Рим имеет к Древнему Риму, а современная Греция — к Древней Греции.
Так это же и есть прогресс. Жизнь наладится, когда…
Когда нас не станет. После нас. Без нас.
Потому что мы не смогли наладить ее — и она погибла.
