Главным критерием при выборе кандидатуры было то, что Горбачев был моложе всех других кандидатов (54 года, совсем мальчишка), а его взгляды толком не обсуждались. После следовавших друг за другом трех похорон генсеков
в ЦК КПСС понимали, что пора это скорбную традицию прервать. Хотя были и другие достойные кандидаты — из числа кремлевских старцев. Горбачев был благодарен старшему товарищу за доверие: вскоре Громыко был повышен — стал председателем президиума Верховного Совета СССР, то есть вторым человеком в стране.
Империя зла
Все следовавшие друг за другом смены генсеков я наблюдал как журналист, будучи сотрудником «Литературной газеты». События уместились в короткий период между декабрем 1982-го и мартом 1985 годов. Газета наша считалась прогрессивной, ей позволялось многое. Она состояла из двух тетрадок — собственно литературной и, так сказать, социально-политической. Я работал в первой.
Как только в эфире начинал звучать очередной траурный марш, все мы и особенно наше начальство пытались угадать направление ветра при новой власти. Брежневский застой изрядно всем надоел, но при нем по крайней мере была ясность. Когда Леонид Ильич отдал концы, редакция заполнилась надеждами. Почему-то все ожидали от Андропова либеральных реформ. Хотя предыдущее место работы — КГБ — вроде бы не давало к тому оснований.
Конечно, никакого либерализма и не случилось: началось «укрепление трудовой дисциплины». Менты и партийные активисты ходили по общественным баням и пивнушкам и цеплялись к гражданам: а ты почему не на рабочем месте? Во время дневных киносеансов в зале зажигался свет, зрителей переписывали и потом сообщали на работу. Нескольких директоров крупных магазинов расстреляли «за воровство». На нары был отправлен зять Брежнева.
Диссидентов же при Андропове гнобили даже с большим усердием, чем до него. Про внешнюю политику и говорить нечего: при Андропове был сбит южнокорейский «боинг», были прерваны все начатые при Брежневе переговоры с американцами об ограничении гонки вооружений, и Рейган вполне справедливо назвал СССР «империей зла».
Есть мнение, что при Андропове в верхах стали разрабатывать основы той экономической политики, которую позже провозгласил Горбачев (перевод предприятий на хозрасчет, воссоздание частного сектора, раскрепощение цен). Однако существенного поворота при нем все-таки сделано не было, а уж при Черненко планы экономических реформ были положены под сукно. Пока их не достал оттуда Михаил Сергеевич.
Нас в «Литгазете», конечно, больше всего волновала идеологическая политика каждого нового пришедшего к власти генсека и их литературные вкусы. Брежнев, как потом выяснилось, знал наизусть километры стихов Есенина и плакал над деревенской прозой. Творчество нашего главного редактора Александра Чаковского и еще нескольких официозных певцов Великой Победы очень ценил. Андропов сам писал стихи, из поэтов выделял Егора Исаева, а из прозаиков Юлиана Семенова. Сам Юлиан Семенов, числясь в штате «Литгазеты», ходил по кабинетам и рассказывал байки про то, что Андропов якобы в совершенстве знает английский язык, балдеет от американского джаза, обожает антиутопию Оруэлла, которую читал в оригинале. Разумеется, газета в меру сил подстраивалась под вкусы очередного генсека. У Черненко никаких особых вкусов не было, но они были у его помощников, ориентировались на них. Тут я мог бы рассказать несколько анекдотических историй, но речь не об этом.
Никакой не либерал
Когда пришел молодой Горбачев, мы все замерли в ожидании. Южнорусское «гыканье» настораживало, конечно. Его речь не была грамотной. В одном из первых выступлений (кажется, на тему школьного образования), он вдруг обильно процитировал статью критика Татьяны Ивановой из журнала «Наш современник». Муж Татьяны Ильиничны работал у нас фотографом и сразу получил прибавку к зарплате. Но вот «Наш современник» — это было плохо. Журнал «Наш современник» и «Литературная газета» находились на противоположных концах литературной тусовки: авторы журнала вроде как считались «почвенниками» и «антисемитами», наш же лагерь слыл пристанищем либералов. После того как еще при Леониде Брежневе в «Литгазете» была опубликована статья Александра Николаевича Яковлева «Против антиисторизма», где автор громил «почвенников» из «Нашего современника», «почвенники» одержали временную победу: Яковлева изгнали из ЦК, сослали послом в Канаду. Когда туда в андроповские времена с визитом приехал Горбачев, тогда секретарь ЦК по сельскому хозяйству, Яковлев ему очень понравился. И став генсеком, Горбачев его приблизил, сделал секретарем ЦК по идеологии. Никаким либералом Михаил Сергеевич на самом деле не был, а вот Яковлев был.
Прежде всего Яковлев взялся за прессу. Вытащил из небытия своего однофамильца Егора Яковлева, с которым когда-то работал в Праге, и назначил главным редактором захудалой газеты «Московские новости». Газета расцвела. По рекомендации Роберта Рождественского, который дружил с украинским поэтом Виталием Коротичем, того перевели в Москву и назначили главредом «Огонька», который в тот момент был гнездом «почвенников» и ретроградов не хуже, чем «Наш современник». Как мне объяснял Рождественский, Коротича надо было срочно переселять из Киева в Москву после Чернобыля. Как бы то ни было, оба издания стали «флагманами перестройки», там публиковалось всё самое острое, разоблачительное, смелое, но четко отвечающее курсу партии и правительства, объявивших гласность и перестройку.
По утверждению Михаила Полторанина, и «Огонек», и «Московские новости» жили под личной цензурой Яковлева. «Егор, — вспоминал Полторанин — брал все статьи очередного номера в папочку и ехал с этой папочкой к Александру Николаевичу Яковлеву, и Яковлев эту папочку смотрел — вот это пропускаем, а это не пропускаем. Даже в „Правде“ такого не было». Как бы то ни было, мои две статьи, которые я приносил в «Огонек» и «Московские новости» (о подлинном авторе песни «Священная война» и об изнанке перестроечного Союза писателей), были этой цензурой отвергнуты и впервые прозвучали на волнах «Радио Свобода». А когда вышел первый номер журнала «Столица», открывавшийся «Приятельским письмом Ленину от Аркадия Аверченко» («Неуютно ты, брат, живешь, по-собачьи…»), Егор Владимирович мне позвонил, укорял и талдычил что-то о «возвращении к ленинским нормам» и всё такое.
Именно таких взглядов придерживался и Горбачев. Никакой СССР он разрушать не собирался. Он даже КПСС пытался сохранить. Вся его деятельность была направлена на сохранение Советского Союза и Коммунистической партии. Вот вернемся к ленинским нормам, и всё будет хорошо.
Абхазия, Нагорный Карабах, тбилисские саперные лопатки, Вильнюсский телецентр, убийства десятков студентов на площадях Казахстана, резня в Сумгаите и Баку — это всё сделано Горбачёвым ради сохранения СССР. Галина Васильевна Старовойтова, узнав, что я накануне вернулся из Нагорного Карабаха, попросила меня выступить с грузовика на заполненной до краев Манежной площади, и я, разошедшись, закончил экзальтированно: «Руки Горбачева по локоть в крови армянских детей». Сейчас думаю, не надо было. Резковато.
Но Нагорный Карабах — на его совести.
Процесс пошел!
Но вот ведь какая штука. Меня ведь не арестовали тогда за эти слова, сказанные в микрофон под Кремлевской стеной. Я вообще не знаю никого, кого бы при Горбачеве арестовали за слова. Именно за слова.
Невозможно даже представить, что сделала бы со мной путинская охранка, если бы я в мегафон в центре Москвы стал обвинять Путина в том, что на его руках кровь, например, украинских детей. И не только украинских. На руках Горбачева крови было меньше.
В экономике Горбачев все время пытался сделать шаг вперед, но быстро пугался и тут же сдавал назад. Объявили кооперативы, а потом Горбачеву добрые люди приносят справку об уплаченных партийных взносах члена КПСС Артема Тарасова, у него глаза лезут на лоб, он созывает политбюро и принимает дурацкое постановление об «изъятии сверхдоходов» у кооператоров. Сейчас мало кто помнит, а ведь было такое. Капитализм наступал со всех сторон, на самом деле спасая советскую экономику, но Горбачев почти сразу стал тормозить все, до чего мог дотянуться.
Нечто подобное происходило и на международной арене. Горбачев, конечно, упивался вниманием к себе со стороны западной общественности, но внутренне он не мог не сожалеть о развале мировой социалистической системы. Просто он пришел в этот мир в его минуты роковые, когда ни Советский Союз, ни он сам как его руководитель не могли уже противостоять развитию событий, которые развивались по их собственной логике.
В свое время я помогал американской журналистке Гейл Шихи (ныне, увы, покойной) собирать материалы для ее книги о Горбачеве. Книга получилась так себе, но название у нее удачное: The Man Who Changed The World.
Человек, который изменил мир. Действительно, шесть горбачевских лет изменили всё. Надо признать. Независимо от того, насколько он сам реально руководил процессами.
