По самым смелым подсчетам, на шествие собралась одна тысяча человек, что в два-три раза меньше, нежели полгода назад. Тут стоит согласиться с Михаилом Эдельштейном, что это не вина организаторов, а общая беда антивоенных россиян. Возможно, дело в устаревшем формате выражения коллективной солидарности: в конечном счете уехавшие россияне в большей степени обеспокоены налаживанием жизни на новом месте, а какой-либо существенной помощи от российской оппозиции они не получают (единственное значимое исключение – проект «Ковчег», поддержанный Антивоенным комитетом России). Возможно, дело в в том, что разъедается именно политическая солидарность, а значит, малочисленность берлинского митинга — это не приговор, а симптом.
Нет, я бы не рисовал уехавших — как политиков, так и всех других идейных россиян — полными неудачниками. За прошедшие три года политические центры сохранились. Им удалось выстроить собственную публичную активность, захватывающую определенную часть оставшихся антивоенных россиян, и это несмотря на все попытки противодействия. Оппозиционные медиа, производящие альтернативную повестку, существуют и продолжают иметь влияние. Развиваются частные или сетевые проекты: и культурные, и образовательные. То же издательство FreedomLetters уже вписало себя в интеллектуальную и книжную историю России.
Однако именно с коллективным политическим действием существуют наибольшие проблемы. И дело тут уже не только в объективном недостатке финансовых и организационных ресурсов, все же выше головы не прыгнешь.
Небольшой антивоенный митинг в Берлине сопровождали две животрепещущие дискуссии: можно ли выходить с российским флагом и как относиться к колонне Русского добровольческого корпуса, которая пришла сама, но ее представители не получили возможности выступить наравне с организаторами шествия. Обе дискуссии, о символах и о союзниках, — на самом деле принципиальные, поскольку ставят ребром наиболее важный вопрос: а вы, ребята, собственно с кем? Кто для вас «свои», кого вы представляете и где видите свое политическое будущее — в объединенной Европе или в России?
Раскол — это хорошо, но не всегда
Как еще в начале века писали политолог Виктор Сергеев и философ Николай Бирюков, российская политическая культура построена на страхе перед любым социальным и политическим расколом, хотя избегать их невозможно, а демократия как политическая система как раз и является тем институциональным каркасом, который позволяет эти расколы направлять и сдерживать.
Правда, не любой раскол хорош в политическом отношении — когда речь идет о борьбе стратегических подходов к развитию и о тех политиках, которые претендуют на должности, позволяющие принимать политические решения.
Последний год российскую оппозицию сотрясали «плохие расколы». Михаила Ходорковского обвиняли в причастности к той политике 1990-х, которая привела к власти Путина; ФБК — в покровительстве вороватым бизнесменам и бездеятельности; Максима Каца — в том, что его жена зарабатывает деньги у друзей Путина; Леонида Невзлина — в организации заказных убийств. Степень достоверности обвинений разная, одинакова суть: желание выбить определенного человека с оппозиционного поля. Это не спор о ценностях, а внутренняя — и потому ожесточенная — дискуссия по поводу соответствия им.
«Хороший раскол», наоборот, производит разделение «мы — они» и соответствующие группы поддержки не вокруг конкретных фигур, а вокруг общих проблем, ценностей и принципов. Традиционные точки раскола — это, например, экология, права меньшинств, размеры государственных субсидий. В российском варианте это, конечно, отношение к войне против Украины и «имперскому наследию», последнее переводится на практический язык как степень активности внешней политики на постсоветском пространстве, автономия регионов и положение нерусских.
Не нужно выезжать за счет украинцев
Желание российской оппозиции выступить центром притяжения всех противников путинской агрессии вполне очевидно, однако в начале четвертого года полномасштабного противостояния этого, как видно, недостаточно. И дело тут не только в Трампе.
Как подметил политолог Василий Жарков, сейчас происходит жесткое столкновение с реальностью и крушение прежних мифов — о всемерной международной поддержке Украины, изоляции России и слабости путинского режима, благодаря которым на протяжении последних лет в оппозиционной среде были распространены, мягко говоря, благодушные представления: Украина одержит победу на фронте, это запустит революционные процессы в России, и антивоенные россияне на белом коне въедут в Москву.
Выехать (и въехать) за счет украинцев не получилось.
Да и не могло получиться, хотя бы по той причине, что воевали и воюют они за свою независимость, а не за прекрасную Россию будущего. Сейчас набирает силу (преимущественно среди антивоенных россиян внутри) другой дискурс: сделать вид, будто идет абстрактная война, а потому стоит поддерживать общую идею мира, на практике — за счет уступок со стороны Украины и удовлетворения агрессора. Собственно, это все та же попытка выехать за счет жертвы, пусть и прикрывающаяся гуманистическими лозунгами.
Первая идея уже завела политическую оппозицию в тупик, следование второй — стратегически ничего не оставит от антивоенной позиции. Суть ее — не столько пацифизм, сколько неприятие конкретной агрессии, желания завоевывать и навязывать силой политическую волю, ложного права убивать соседей и отправлять сограждан на убийство.
Возможно, кто-то из оппозиции захочет также присоединиться к критике Украины, надеясь, что это расширит поддержку внутри России и поспособствует возвращению. Можно даже придумать некую формулу: «Я критикую не Украину, а только Зеленского», но такой ход чреват размыванием поддержки: часть былых сторонников отпадет, а вот обвинения в лицемерии будут использоваться противниками для того, чтобы препятствовать усилению внутри России (по принципу: «В 2022-м бежали в России, в 2025-м быстро отказались от Зеленского — как такому можно доверять?»).
Отсутствие военных действий еще не есть прекращение войны, хотя, конечно, тут существует принципиальное расхождение. Одни думают, что Путин использует передышку для продолжения войны, другие надеются, что он реально устал, а неубедительная для Z-радикалов победа поспособствует внутренним переменам.
Упование на «черного лебедя» явно стало одним из доминирующих стилей мышления.
Предателей не любят
Для уехавшей российской оппозиции ситуация еще тяжелее, и вопрос о том, как можно в условиях войны быть за Украину и при этом надеяться на политическое будущее в РФ?
Дискуссия о российском триколоре — самая простая, технически несложно видоизменить сам флаг (например, вместо герба нарисовать голубя или использовать бело-сине-белый) и предпринять реальные усилия для раскрутки общего символа. Нет трагедии даже в нескольких флагах.
А вот с колонной РДК — проблема есть. Особенно когда она физически присутствует на митинге, а его организаторы не говорят ни «да», ни «нет». Конечно, можно иронизировать как это сделал блогер Александр Штефанов в экспресс-комментарии для «Новой газеты Европа»: «Просто немножко зигуют, но понимаете, в наше время люди зигуют, к сожалению, но что ж поделать. Меня не побили, когда побьют, будем общаться, в травмпункт приедете комментарии брать, там я вам дам веселее комментарии».
Но ирония-то здесь черная.
Если, как минимум, 160 тыс. россиян погибли за три года, то значит, число раненых и контуженных составляет около 480 тыс. (обычное соотношение 1:3). Но поскольку воевать все равно кем-то надо, то можно предположить, что на театре военных действий находятся или находились за все это время не менее 1,5 млн человек. А практически у каждого есть родственники и друзья.
И для всех них россияне, которые с оружием в руках воевали по ту сторону линии фронта, — предатели. Конечно, РДК считают себя воинами, которые сражаются против режима. Но это их позиция, у которой нет политического будущего внутри России.
После прекращения войны, через какое-то время, ветераны ВС РФ и ВСУ смогут, наверное, встретиться, как это делали ветераны Вермахта и РККА в 1990-е. Но вот бывших «власовцев» на такие встречи тогда не звали. Более того, в своем большинстве РДК — это не левые и либералы, и даже не правые популисты, а вполне себе идейный, стойкие ультраправые, белые расисты, а некоторые — даже неонацисты. С такими союзниками вас не только в России, но и в зарубежной Европе не все поймут.
Они не вернутся
Несомненно, РДК — это лично храбрые люди, патриоты Украины, кровью доказавшие готовность сражаться за нее. У них есть потенциальное будущее в этой стране, в том числе и политическое — как представителей русского меньшинства. Возможно, даже как ультраправой партии в ЕС.
Но в Россию они не вернутся. Даже в случае малореальной гражданской войны их будущее — это братская могила где-то под Белгородом, потому что ветеранов «СВО» куда больше, а степень неприятия тех, кто маркирован как «предатель», выше, нежели врага. Ни один политик — тем более в условиях «возрождения национальных государств» — не будет менять сложившиеся культурные практики, заставляющие большинство видеть в подобных действиях предательство.
Уже несколько столетий в центре европейской политики находится идея политической нации, для которой принципиально определение «своих». Войны ведут к интенсификации национальных сантиментов, что обслуживает усиление государственного аппарата. Вспомните Первую мировую и ее последствия.
Тут мне приведут в пример Ленина, который большую часть жизни провел в эмиграции, а ныне упокоен в мавзолее у Кремля. Однако в годы Первой мировой он не воевал против русской армии. Он выступал с иной, тоже популярной тогда позиции — левой, призывая к мировой революции и смене политических порядков, приведших к войне. Но само путешествие в немецком пломбированном вагоне вышло ему боком, поскольку большевикам приходилось постоянно отбиваться от обвинений в предательстве. Летом 1917 года Временное правительство даже вбросило подложные документы о финансировании немцами большевиков, что способствовало подавлению большевистского мятежа, а Ленин чудом спасся от ареста. Образ большевиков-предателей активно раскручивался всеми антибольшевистскими силами в годы Гражданской войны, и даже сегодня им это припоминают, хотя фактов получения немецких денег установить не удалось. Большевики победили, поскольку все же опирались на комплекс — на тот момент — прогрессивных идей, получили поддержку части армии, а некоторые верили, что их слова про «мировую революцию» не более чем поза, а на самом деле они возрождают империю под другим соусом (степень адекватности таких представлений я сейчас не обсуждаю).
Все что есть в идейном активе РДК — это идеи славянского единства, которые, мягко говоря, маргинальны в России и, по крайней мере, левым и либералам на этом поле ловить нечего.
Вы чей патриот?
Кому-то покажется странной идея дистанцироваться от тех, кто защищает Украину с оружием в руках, в то время как либеральная оппозиция активна разве что медийно. Да, это старый вопрос о целях и методах, но проблема — глубже. Если ставить его резко, то звучит он так: вы сегодня прежде всего с украинцами или с россиянами? А если с россиянами, то с оставшимися или с зарубежными? Понятно, что хочется быть и с украинцами, и с россиянами, но вопрос это не отменяет — прежде всего-то с кем?
Неспособность дистанцироваться от РДК и следование принципу «Как я могу критиковать тех, кто сражается, а я тут с ноутбуком в кафе сижу», являются следствием того, что дискуссия об ответственности россиян за действия своих авторитарных правителей заглохла в сетевых волнах взаимного хейта.
Об этом я уже писал ранее, и не повторяясь, отмечу следующее: ответственность — не публичная поза, а собственные действия в ответ на какие-либо событие. Не пошлое желание чувствовать ответственность за судьбы народов, а практические решения, соответствующие вашей собственной социальной позиции.
Ответственность россиянина — быть против войны, не участвовать, отговаривать других, выступать против своего правительства и стараться минимизировать урон для самих украинцев. Но сочувствовать украинцам не значит становиться ими (виртуально, конечно). Да и один из смыслов этой войны — как раз в том, что Украина исторгает из себя Россию и все российское, русское, переосмысляет свое настоящее и прошлое. А тогда вроде не к лицу россиянам думать о судьбах Украины. Да и у украинцев это лучше получается. Без россиян. Тем более оппозиционных, потерпевших политическое поражение в своей стране и прячущихся в эмиграции.
Будущее Украины не зависит от российской антивоенной оппозиции. Может, в 2022-м кто-то думал иначе, но в марте 2025-го это очевидно. Она может построить им мощный ВПК? Нет. Повлиять на западные поставки вооружений? Нет. Остановить Путина? Нет. Усилить ВСУ? Нет (украинцы сами не спешат массово звать россиян воевать на их стороне).
У антивоенных россиян есть немало возможностей для индивидуального или ограниченно коллективного действия — и это тоже вклад, не самый весомый, он не позволит в будущем ходить грудь колесом, но так речь же не об этом?
Что же касается политиков, то ситуация тут несколько иная. Политическая ответственность — это то, что никакая российская оппозиция не может взять здесь и сейчас, поскольку не находится у властных рычагов. А единственная форма принятия политической ответственности, то есть коллективной, — это бороться за свое будущее в России, чтобы взять рычаги власти и повести страну тем путем, на котором она не будет угрозой соседям. Да, коллективную ответственность ошибочно трактуют как нечто, навязанное каждому россиянину вне зависимости от его позиции и действий. Нет, коллективная ответственность может проистекать только и единственно из принятия ее политическими представителями, которые имеют легитимное право говорить от имени россиян, принимать общезначимые решения и представлять их.
А сделать это можно, только если вы не превращаетесь в украинских патриотов (тем более на словах), а остаетесь их друзьями, но россиянами, российскими политиками, а значит, теми, кто своими считает, да, прежде всего десантников из Бучи. Нет, не по принципу «наши бедные мальчики», а наоборот: «Это наши сограждане сотворили, и наша задача — взять за них ответственность: наказать преступников и сделать так, чтобы преступления не повторялись».
Три пути: вернуться, европеизировать или исчезнуть
Потому стратегически у зарубежной российской оппозиции, у политиков, три пути.
Первый — стать российскими патриотами (то есть теми, кто живет общей жизнью со всеми россиянами) и думать о том, как вернуться и как нарастить к этому моменту конкурентные преимущества. Тогда придется искать поддержку тех, кто остается в России или ностальгирует по ней. Информационная повестка оппозиции ориентирована преимущественно на оставшихся, а на уехавших им более-менее все равно (иначе бы вместо митингов и писем политзаключенным были бы проекты социальной помощи эмигрантам). Но тогда вам с РДК не по пути. Как и резкость критики в адрес оставшихся надо бы приубавить.
Маловероятно, что в обозримом будущем оппозиция вернется, но стремиться к этому — единственный путь взять на себя политическую ответственность за агрессию. Все остальное — так, слова. Помимо издержек риторики и сомнительных союзников, главное препятствие — это отсутствие тех дел, которые можно было бы предъявить в качестве примеров эффективности в попечении и представительстве «своих».
При такой стратегии нет смысла обращать внимание на тех уехавших и русскоязычных, кто не собирается возвращаться и кто предпочитает — виртуально или реально — занимать исключительную позицию патриотов Украины. Они не ваш электорат, не ваша социальная опора.
Потому если Яшин, Кара-Мурза и Навальная в следующий раз погонят ссаными тряпками колонну РДК, то это позволит им четко себя позиционировать публично, очертить границы «своих» и «других». И это будет политический шаг.
Да, соцсети зашумят, но этим стоит пренебречь: какое дело российской оппозиции до тех, кто не собирается жить в России? Ей хочется нравится максимальному числу подписчиков или она собирается бороться за то, чтобы взять политическую ответственность?
Если первое, то это и не политика.
Второй — забыть о России и превратиться в европейскую политическую партию, бьющуюся за интересы уехавших россиян и русскоязычных в целом, условно: «Давайте мы построим прекрасное транснациональное сообщество европеизированных россиян, а оно уже будет моделью для преобразования России в отдаленном будущем». Тут логика выбора партнеров будет иной, хотя контакты с любителями славянского единства явно оттолкнут левых и либералов. Этот путь отдает визионерством, но раз есть люди, низовые сети солидарности и общее информационное пространство — почему все это нельзя использовать для новой политической платформы?
Но есть и третий путь, к сожалению, наиболее реалистичный. На словах быть политической оппозицией, а в реальности — общественной организацией, которая обеспокоена выживанием, а потому постоянно ищет компромиссы между относительно аморфной, но в целом очень благозвучной повесткой и целями тех, кто в данный момент выделяет финансирование. Это уже чистое диаспоральное поведение, которое к политической борьбе отношения не имеет.
