Впервые опубликовано на сайте VPost.
Тезис, что современная модель глобального капитализма находится в кризисе, выглядит вполне консенсусным. Андрей Яковлев в своей статье, посвященной описанию типов капитализма, приводит мнение на этот счет большого количества интеллектуалов, к которым прислушивается думающее человечество. В своей статье он описывает, наверное, наиболее популярную сегодня в научных кругах классификацию типов капитализма, которая была предложена концепцией varieties of capitalism.
Трамп атакует не страны с coordinated market economies, или каким-либо другим типом капитализма по классификации varieties of capitalism, он атакует именно общеевропейский переход к устойчивому развитию. Поэтому мы далее исходим из предложенного Дирком Схунмакером деления тех экономических систем, которые он считает капиталистическими, на три группы:
- рыночная экономика, примером которой является экономика США;
- импакт-экономика – и это, прежде всего, Европа;
- государственная экономика, наиболее типовой вариант – Китай.
Трампизм
Экономика США (либеральная, в соответствии с концепцией varieties of capitalism; или рыночная, в терминах сторонников устойчивого развития) традиционно отличалась большей свободой и относительно меньшим (по сравнению с Европой и Китаем) вниманием к социальному неравенству. В периоды правления демократических президентов (особенно Джо Байдена) предпринимались значительные усилия по внедрению в США принципов устойчивого развития, что приближало американскую экономику к европейской, но она все равно сохранила существенное отставание от Европы на этом тренде.
Трамп не только быстро и жестко пресек дрейф американской модели в сторону импакт-экономики, но и развернул изменения в противоположную сторону. Если судить по тем решениям, которые уже приняты, трампизм видится достаточно маргинальной (ультраправой) версией либерального или рыночного капитализма, в которой резко усилена роль (власть) крупного капитала, в том числе финансового капитала. Вероятность реализации апокалиптических картин, которые рисовали наиболее видные критики финансового капитализма на протяжении более 100 лет, от Рудольфа Гильфердинга до Джеральда Эпштейна, внезапно резко выросла.
В определенных аспектах эта версия напоминает модели государственно-монополистического капитализма начала XX века, которые в ряде стран переросли в фашизм. Трампизм приближается к фашизму по крайней мере в двух аспектах:
1) высочайший уровень популизма, который в сочетании с неравенством часто стимулировал движение стран к фашизму в XX веке, – просто удивительно, насколько точно трампизм соответствует комплексному описанию популизма Эрнеста Ньяна и Донато Машандаро;
2) стремление к сокращению транснациональных взаимодействий и концентрации производства на своей национальной территории (автаркия, напомним, есть вторая стадия фашизма, по Дэвиду Бейкеру).
Агрессивная внешняя политика – в значительной мере следствие этих двух аспектов (для фашистских систем она была не только вербальной, в конце второй стадии развития фашизм переходил к военным решениям). Как свидетельствуют утечки о сути предложений США к Украине по допуску к украинским месторождениям, портам и иной инфраструктуре, трампизм – это еще и возвращение к старому грубому колониализму.
Как показало выступление вице-президента Джей Ди Вэнса в Мюнхене 14 февраля, трампизм агрессивен и в вопросах идеологии. Но ни Трамп, ни Вэнс не видят парадокса в том, что принуждение Европы к возвращению к «либеральной» (в их понимании) идеологии планируется осуществить посредством заведомо антилиберальных механизмов в виде высоких торговых барьеров. Речь Вэнса обозначила переход к острой фазе противоречий между двумя основными версиями современного капитализма, разрешение которых, возможно, и станет разрешением кризиса глобального капитализма.
Импакт-экономика
В России сложилось упрощенное понимание европейской модели капитализма. Обычно она именовалась «континентальной моделью», а понималась под нею модель социально-экономического устройства Германии (иногда – Германии и Франции). Такое представление господствовало в глобальном дискурсе в 1990-е годы (например, в работах La Porta, Lopez-de-Silanes, Shleifer и Vishny), но большинство более поздних исследователей различали в Европе большее количество типов капитализма. В 2003 году Bruno Amable на основе четко формализованных критериев и количественных показателей в дополнение к «континентальному европейскому» капитализму (Германия, Франция, Швейцария и др.) выделил социал-демократическую (Северная Европа, кроме Норвегии) и средиземноморскую (Италия, Испания, Португалия) европейские модели капитализма.
Импакт-экономика – такая модель капитализма, которая объединяет все три вышеперечисленные европейские модели, а также служит ориентиром для большинства стран, традиционно ассоциируемых с моделью либерального капитализма (Великобритания, Австралия, Новая Зеландия, Канада). Интересно, что наличие только двух ведущих политических сил в Великобритании не стало препятствием, в отличие от США, для формирования широкой общенациональной коалиции за устойчивое развитие. Брексит также не привел к отказу от модели устойчивого развития – Великобритания очень быстро перешла к разработке собственных правовых основ для продолжения такого развития.
Следуя определению Схунмакера, импакт-экономика – это экономика, оказывающая позитивное влияние на достижение целей устойчивого развития, балансирующая цели экономического, социального и экологического развития. Схунмакер, представитель рыночно ориентированной Роттердамской школы, выделяет импакт-экономику как «золотую середину» среди описанных им типов капитализма.
Но и с другого фланга, со стороны умеренных левых экономистов, звучит ровно тот же тезис: ближайшие 50 лет – золотой век устойчивого развития.
В Европе сторонники устойчивого развития уделяют намного больше внимания социальным аспектам, по сравнению с подходами, господствующими в США и Китае, где основной упор в дискуссиях делается на проблеме «позеленения экономики». Для Европы устойчивое развитие – это не идиотизм «блаженной Греты», а естественное продолжение того развития модели социального государства, которое началось после Второй мировой войны.
В отличие от США, где сторонники и противники устойчивого развития разделились точно по границе между сторонниками двух основных политических партий, в Европе жесткими противниками перехода к устойчивому развитию остаются только маргинальные партии, такие, как, например, как «Альтернатива для Германии». Большинство европейских консервативных партий поддерживают переход к модели устойчивого развития, но, естественно, относятся к нему более сдержано, выступая против слишком быстрого перехода. В Европе сложились очень широкие общественные коалиции за устойчивое развитие, что и предопределило формирование нового типа капитализма в целом в Европейском союзе.
Преимущества импакт-экономики интуитивно понятны – она пытается «быть посередине», максимально эффективно сочетать преимущества свободного капитализма (высокая экономическая динамика и быстрые технологические изменения) c социальной и экологической ответственностью (обеспечивающей должный уровень жизни для большинства и поэтому сокращающей социально-политические риски). Европа, казалось бы, прока не оправдывает предположений о наличии таких преимуществ. Но если посмотреть на объективные показатели, сопоставляющие как динамику и экономическую свободу, так и стабильность и устойчивость, то Европа действительно обеспечивает достаточно высокую степень устойчивости (заметно более низкие, чем в США, уровни неравенства, углеродного загрязнения, обезлесения; более высокое гендерное равенство и намного более высокий уровень соблюдения прав человека) при относительно невысокой экономической динамике и более высокой роли государства.
Ее проблемы, скорее, связаны не с самой моделью импакт-экономики, а с управлением – «ужасная брюссельская бюрократия» и т. д. И здесь нужно вспомнить о трилемме Кейнса, в соответствии с которой невозможно одновременно достичь трех базовых целей развития (свобода, справедливость и эффективное государство). По мнению Александра Аузана, «с точки зрения треугольника Кейнса европейцы склоняются к сочетанию свободы со справедливостью, а американцы скорее стоят на линии свободы».
Я бы уточнил, что сейчас США при каждой смене администрации мотает между крайностями свободного (почти дикого) капитализма Трампа и почти марксистского понимания справедливости демократами. Если найдено приемлемое сочетание между двумя величайшими ценностями человечества – свободой и справедливостью – может быть, неэффективность государства не столь критична?
И очень важно, что несмотря на многочисленные крики о неизбежности разрушительного кризиса Европы реальные фундаментальные основания для такого кризиса сегодня просматриваются у маргинальных моделей развития. У США созрели все предпосылки для разрушительного политического кризиса. У Китая уже фактически нет возможностей избежать мощного долгового кризиса.
Что именно обострил Трамп и как отвечать Европе
Сегодня кризис глобального капитализма уже фактически перешел к противостоянию между странами, начавшими переход к новой модели капитализма, и США, которые уже довольно давно отделились от остального Запада, если рассматривать переход к модели устойчивого развития. С этой точки зрения Запад состоит из стран с импакт-экономикой (Европа, включая Великобританию, Австралия, Новая Зеландия, Канада, Япония) и почти одиноких США, застрявших в старой модели капитализма. Но с приходом Трампа это размежевание стало особенно явным.
Андрей Яковлев в упомянутой статье пишет, что от распада современную модель глобального капитализма «удерживает прежде всего высокая степень экономической и финансовой взаимозависимости между странами». Любимые игрушки Трампа – тарифы и санкции – разрушают именно эту взаимозависимость.
Но если посмотреть шире, американский президент интуитивно находит и разрушает и другие критически важные «скрепы» современного глобального капитализма. Если попытаться описать весь комплекс изменений «имени Трампа» (что именно он внес нового, что обострил в противоречиях глобального капитализма), то получится следующая картина.
А. Резкое усиление протекционизма во внешней политике США, еще более усиливающее процессы деглобализации.
B. Фактический отказ США от глобального лидерства:
1. все более явно проявляется долгосрочная тенденция к концентрации США на внутренних проблемах в ущерб глобальной повестке и глобальной безопасности, их отход от защиты основополагающих принципов западной цивилизации;
2. резкое сокращение, фактически прекращение финансирования продвижения Америкой своей мягкой силы.
C. Тенденция к разрушению глобальных, наднациональных институтов, осуществляющих координацию деятельности различных стран (не только собственно глобальных структур, как, например, ООН, но и структур, созданных для координации усилий ведущих капиталистических стран мира - понятно, что потенциальное введение России в G7 является откровенным торпедированием деятельности этой структуры).
D. Особенно опасен рост вероятности развала военного союза Запада (НАТО).
E. максимально агрессивная оппозиция США к переходу к устойчивому развитию, противостояние европейской идеологии и попытки подрыва экономических основ импакт-экономик.
Такой «переворот доски» выводит Европу из зоны комфорта. Ей нужно отвечать сразу на несколько критических вызовов.
Деглобализация, усиливаемая Трампом, ведет к снижению эффективности глобальной капиталистической экономики в целом, а так как у Европы с эффективностью традиционно было хуже, ей придется искать ответ, и этот ответ, почти наверняка, будет асимметричным. Но каков бы ни был ответ, он потребует перераспределения ресурсов, результатом чего станет снижение положительных социальных и экологических эффектов.
В ситуации отказа США от глобального лидерства – поле мгновенно пытается занять Китай. Европе придется решать вопрос, согласиться ли с глобальным лидерством Китая или потратиться на создание альтернативы этому лидерству, что потребует, видимо, тоже больших расходов.
Трамп, будучи врагом глобальных институтов, своими решениями практически уже борется и против интеграционных институтов Европы. Поэтому резко обостряется проблема эффективности этих институтов (а возможно, и проблема оптимизации Евросоюза в целом – «пятая колонна» в его составе становится критически опасной). Но в данном случае резерв в повышении эффективности управления огромный, вопрос лишь в том, как быстро сможет Европа его реализовать.
В условиях возникновения рисков развала НАТО Европе придется значительно наращивать военные расходы, что может значительно сократить затраты на экологию и социальные нужды, т. е. фундаментально важные направления для импакт-экономик. Однако и тут возможна экономия: в случае принятия решения о формировании единой европейской армии.
Таким образом, по большинству выделенных направлений для эффективного ответа Европе требуются дополнительные ресурсы, и их придется изымать из мероприятий, обеспечивающих переход к более высокой экологической и социальной устойчивости. Очевидно, что с этой точки зрения Трамп интуитивно точно выбрал самые болезненные для Европы цели для атаки. Когда социально-экономическая система находится в переходе от одной модели к другой, она обладает повышенной уязвимостью, и, конечно, Трамп имеет шансы добиться своей цели. Но Трамп уже изрядно взбодрил европейцев, и это «пробуждение Европы» может привести к гораздо более высокой динамике реагирования. В любом случае «обострение Трампа» — это острая фаза борьбы двух моделей капитализма, и развитие получит та, что лучше соответствует современности.
Что дальше
Если Трампу удастся провести свою линию более или менее полно, то не только Европа выйдет из зоны комфорта. США также могут столкнуться с серьезным внутренним социально-политическим кризисом, после которого может быть либо закреплен тренд в сторону авторитаризма с господствующим влиянием крупного капитала, ростом неравенства, снижением устойчивости («линия Трампа»); либо произойдет преодоление этой болезни и постепенное приближение к импакт-экономике. Для второго варианта требуется выполнение одного из трех, ныне крайне маловероятных, условий:
- Демпартия должна суметь преодолеть внутреннюю интеллектуальную убогость и тягу к маргинальным левацким идеям – не следуя нынешнему «антитрампизму», а проведя критический пересмотр своей предыдущей деятельности, да вот хотя бы по совету российского Шендеровича, ибо размер идиотизма американских демократов сегодня таков (очень показательно, что доля ответственных инвестиций в профессионально управляемых активах в США росла в период первой каденции Трампа – с 26 до 33% за 2016 – 2020 гг., но рухнула до 13% к 2022 году), что сатирики ставят диагноз намного точнее, чем политологи;
- Должна произойти трансформация (в предельном варианте – раскол) Республиканской партии с выделением более умеренного крыла;
- Должна появиться третья крупная политическая сила (что совсем маловероятно).
Но в любом случае, для избежания (преодоления) кризиса политической системы в США необходимо формирование политического центра (выступающего с позиций сочетания принципов свободы и справедливости), сегодняшнее отсутствие которого и предопределило высокую волатильность американской политики.
На мой взгляд, разрешение современного кризиса капитализма лежит на путях перехода к модели импакт-экономики, в которой оптимальное соотношение свободы и справедливости дополняется эффективным управлением. И в этом смысле почти истерическая деятельность Трампа, защищающего устаревшую модель капитализма, потенциально может стать мощным ускорителем такого перехода. Америка в результате его действий либо перестанет быть лидером свободного мира, превратившись в замкнутую олигархическую экономику, либо решительно перестроится и начнет догонять импакт-экономики по пути к устойчивому развитию. Европа либо вынуждена будет становиться лидером цивилизованного мира, либо этих лидеров будет два (США и Европа). Впрочем, нельзя исключать и гибель капитализма в случае, если ни США, ни Европа не смогут преодолеть кризис и перейти к эффективной модели устойчивого развития.
В чем интерес России
При нормализации (после неизбежного краха нынешней политики) нам не избежать заимствований институтов из других стран, поэтому лучше всего заимствовать институты стран, которые максимально близки к России по социально-культурным параметрам. Именно с этой точки зрения я в свое время провел расчеты культурных расстояний между Россией и развитыми странами (на основе переменных Хофстеде).
Оказалось, что если мы ориентируемся именно на развитые экономики (и, соответственно, игнорируем естественную культурную близость к славянским странам), то ближе всего к нам Франция, Испания и Португалия.
Но демарш Трампа на глобальном уровне в долгосрочной перспективе открывает возможности формирования принципиально новых союзов, конфигурация которых может оказаться весьма неожиданной. В этом контексте для России особенно интересно формирование торгового союза с Европой (составной частью которой рано или поздно станет Украина) и Китаем (естественно, с поправкой на то, что полная отмена таможенных барьеров для Европы неприемлема). Россия могла бы не только играть роль транспортного, логистического (а впоследствии, возможно, и финансового) моста между Европой и Китаем, но и найти намного более интересное место в международном разделении труда, частично вернув высокомаржинальные европейские рынки и развивая те отрасли «новой» (интеллектуальной) экономики, в которых остаются значимые фундаментальные заделы и конкурентные преимущества.
Безусловно, все это невозможно без справедливого мирного урегулирования в соответствии с международными нормами. Отказываясь от этого пути, руководство России все более явно служит интересам США (для которого формирование такого союза крайне невыгодно) и Китая, который извлекает монопольную ренту из односторонней внешнеторговой ориентации России в ущерб российским предпринимателям и потребителям.
Таким образом, как национальные особенности, так и интересы России диктуют необходимость максимально тесного взаимодействия с Европой и трансформации российской модели капитализма в импакт-экономику. Но близость идеологических представлений Трампа и Путина может способствовать продолжению движения России по другому пути, абсолютно гибельному для страны и народа.
