Новым директором музея стала генеральный директор объединения «Музей Москвы» Анна Трапкова. Теперь она руководит двумя институциями, между которыми, кажется, нет ничего общего. Но назначение не случайно, и связь существует. Проследим же ее.
История без репрессий
Сегодня вы не найдете в команде Музея Москвы почти никого из тех, кто был тут до 2019 года, когда Анна Трапкова пришла им руководить. И никого, кто бы имел какое-то имя и репутацию в музейной среде. Одни сотрудники были уволены директором сразу, другие ушли позже. Александра Селиванова — куратор открытой только что, в декабре, первой постоянной экспозиции музея, над которой она работала с 2020 года и не посчитала возможным оставить начатое, тоже давно не в штате.
«Первая часть экспозиции, открытая только что, — комментировала она на свой странице в запрещенной соцсети, — должна была заканчиваться 1940 годом (по пандусу вниз должна была идти Вторая Мировая война, а на первом этаже — 1950–2000 годы). Для меня точкой между первой и будущей второй частью экспозиции была тема репрессий. Мы нашли в коллекции некоторые материалы (мало, но все же нашли) — вещи репрессированных, документы Вышинского, благодаря которым можно было рассказать о Шахтинском деле (я обнаружила его удостоверение почетного отбойщика шахты Артем, которым его премировали за ведение дела); книги; кусок раздела рассказывал о Доме на набережной — оттуда некоторые предметы и живопись с видами дома…»
Музей Дома на набережной, кстати, закрытый в 2023 году на реэспозицию, прежде входил в объединение «Музей Москвы», но уже при Трапковой и явно с ее одобрения был передан Музею истории ГУЛАГа. Сотрудников последнего Селиванова пригласила написать общий текст к разделу о репрессиях и расширенные этикетки — ничего кроме цифр, фактов и дат. Утвержденные Ученым советом музея, тексты прошли цензуру депкульта и Минкульта, но за полторы недели до открытия сверху попросили «смягчить, не педалировать, что именно Москва была центром принятия решений, касающихся репрессий». Дальше последовало требование указать, что «особенно репрессии коснулись служителей православной церкви». Пока куратор с редактором вписывали прочие конфессии и репрессии по национальностям, сверху спустили требование раздел снять: «Тексты содрали. Шкатулку репрессированного Генриха Бонвича, документы Вышинского, книгу 1938 года с обвинительными заключениями по делу Бухарина и др. убрали. <…> Раздел не называется никак».
Но Анну Трапкову это как раз устраивает — и понятно, чего от нее ждать впредь.
Заполнение матрицы
Рассказанная здесь история с музейной экспозицией — часть актуального тренда, типичный пример его проявления. Когда летом 2024 года Департамент культуры правительства Москвы отдал вручил сразу трем худрукам столичных театров еще по одному театру, назначения эти были не от хорошей жизни. Просто других надежных бойцов культурного фронта, помимо облагодетельствованных тогда Константина Богомолова, Владимира Машкова и Евгения Герасимова, у власти не нашлось — доверить театры было некому.
С музеями то же самое. Пока не с федеральными — там все еще решается в индивидуальном порядке, но на городские музеи своих людей чиновникам уже не хватает. Потому что нужны не просто лояльные, не упертые «ватники», но те, перед кем вопрос не стоит, «за» они или «против». Потому что им все равно — они за то, за что начальство, и всегда колеблются вместе с генеральной линией. Их единственная функция в качестве руководителей — быть элементами матрицы, в которой никто не выделяется, и все, не забывая о себе, работают на власть.
Матрица еще не заполнена, но процесс пошел. Спустившись на муниципальный уровень, он логично начался с Музея истории ГУЛАГА, который 14 ноября прошлого года по надуманному предлогу — якобы из-за нарушений пожарной безопасности — был закрыт, а 13 января сего года был освобожден от должности его директор Роман Романов. Он возглавлял музей, учрежденный в 2001-м, с 2012 года, но де-факто руководил им в должности замдиректора много дольше. Отношение в государстве к репрессиям с тех пор изменилось принципиально, отменяют акты о реабилитации 1950-х годов, и удивляет не назначение вместо успешного руководителя карьерного менеджера.
Странно, что это произошло только сейчас.
Курсы красных директоров
Узнав о назначении, я немедленно вспомнила, как в момент мобилизации 2022 года во дворе Музея Москвы открыли временный призывной пункт. И тут же нашелся оппонент, возразивший мне: «Вы думаете, что Трапкова прибежала к Собянину с криком: «Сделайте у нас сборный пункт»?» Нет, тогда я так не думала — хотя Дарвиновский музей, которому грозило тоже самое, смог, а главное, захотел соскочить. А в случае с Анной Трапковой чем дальше, тем легче допустить ее добрую волю. Аргумент в пользу этого — ее участие в кремлевской программе «Высшая школа управления в сфере культуры». Такая высшая партшкола на новый лад.
Запущенная год назад под руководством Захара Прилепина, программа организована целым сонмом казенных контор: минкультом РФ, управлением президента РФ по общественным проектам, РАНХиГС, Академией творческих индустрий «Меганом» (проект «Таврида.АРТ») и мастерской управления «Сенеж». Она готовит руководителей, «которые будут не только управлять, но и транслировать правильные смыслы и ценности», как объяснила министр культуры РФ Ольга Любимова. Из описания программы выясняется, что участники посетили, среди прочего, учебный центр спецназначения «Сталь» в Нижнем Новгороде, где их приодели в военное, и ветераны СВО преподали им основы штурмовой подготовки, БПЛА etc.
Так теперь готовят «красных директоров» в культуре — в первой волне программы их было 80. В октябре Любимова похвасталась, что еще до завершения курса дюжина студентов выбилась в отличники — то есть, получили начальственные места. Теперь их уже 17. Среди новоиспеченных лидеров — глава департамента минкульта РФ, министры культуры Новосибирской области и ЛНР. Имена неважны, разве что упомянуть бывшего заместителя гендиректора Музея современной истории России Никиты Аникина, получившего в управление Ростовский Кремль, вместе с его грандиозной коллекцией авангарда — если с ней что случится, вспомним его.
Все пошло не так
В славной компании культурных лидеров оказалась и Анна Трапкова, 1980 г.р., выпускница РГГУ. Когда-то она успела отметиться в «Либеральной миссии» Евгения Ясина, а с 2012-го трудилась на культурной ниве, но по хозяйственно-строительной части: год на посту замдиректора департамента господдержки искусства и народного творчества Минкульта, семь лет — заместителем директора по развитию ГМИИ им. А.С. Пушкина (отвечала за строительство музейного городка, пока его не вывели из подчинения музея). Параллельно с Пушкинским музеем ведала в «Гараже» реконструкцией павильона «Шестигранник» и была приглашена в «Гараж» на высокий пост, но, обманув ожидания частного музея, предпочла возглавить государственный Музей Москвы, где тоже предстояла реконструкция, и выделенные на нее средства будущего директора вдохновляли.
Отвлекшись от персоны Трапковой, напомню, что комплекс Провиантских складов на углу Остоженки и Зубовского бульвара (три корпуса плюс здание кордегардии во дворе), памятник федерального значения, остается одним из самых крупных в столице образцов ампира первой половины XIX века. Василий Стасов проектировал этот ансамбль по заказу военного ведомства для снабжения размещенных по соседству казарм. К 1835 году склады были пущены в строй, а век спустя переданы автобазе Генштаба РККА. И до конца прошлого века тут был гараж. Вырвать памятник из цепких рук Министерства обороны удалось только в 2006-м. Из музейных концепций, претендовавших на тысячи квадратных метров, тогдашний мэр Лужков выбрал «краеведческий музей» — тем более что РПЦ выгоняла Музей Москвы из здания церкви Иоанна Богослова под Вязом на Новой площади. Наскоро расчистив территорию бывшего гаража, в 2009-м ее подарили музею, но в полноценный музей она так и не превратилась. Это снова был склад, только уже для 800 с лишним тысяч экспонатов.
Музей мог функционировать только как выставочная площадка. Реконструкция с приспособлением была обещана, но не проведена. Необходимые для этого три миллиарда рублей скукожились до 800 млн руб., которых хватило бы в лучшем случае на главный корпус — тот, что идет вдоль Садового кольца, и архитектор Евгений Асс разработал для него замечательный проект реконструкции с атриумом.
Пока же в корпусе устраивались временные выставки, временами отличные, но отсутствие музейного климата не позволяло выставлять все, что хотелось. Алина Сапрыкина, директор музея в тот момент, безуспешно пыталась выцарапать на столичного депкульта обещанные средства, ее уволили. Прямо на Ученом совете музея, при свидетелях, явился замначальника депкульта Перов и представил нового директора Трапкову.
Это тот самый Перов, упомянутый в недавней публикации, который в должности главы РОСИЗО уничтожал ГЦСИ. Имеющий мощных покровителей в верхах (главным из них молва называет Вячеслава Володина), он делал быструю чиновничью карьеру и в памяти современников остался, помимо грязных дел, обладателем редкой красоты «майбаха».
Его ставленница тоже не собиралась задерживаться в музее, не скрывая своих планов и от сотрудников — свидетельств об этом хватает. Освоив бюджет реставрации с реконструкцией, она рассчитывала получить новый пост.
Но все пошло не так. Бюджет перенаправили в другое место — по одной из версий, в Северный речной вокзал, для устройства Музея транспорта. И с обеспечением климатических условий для экспонирования живописи не вышло — в какой-то момент даже были закуплены промышленные увлажнители воздуха, и из-за них стали гнить деревянные балки. Список провалов, которые пережил Музей Москвы при Трапковой, можно продолжить, но это никак не сказалось на ее судьбе. Разве что теперь, когда ее наградили новым постом.
Путь компромисса
По одной из версий, закрытие Музея истории ГУЛАГа и увольнение его директора Романа Романова именно сейчас связано с участием его сотрудников в сюжете с экспозицией Музея Москвы: не то и не так написали, за что и выгнали. Все может быть, но скорее ситуацию использовали как повод, тем более что новый кандидат на директорское кресло уже доказал, что умеет обходить опасную тему.
«Экспертиза коллекции, разработка новой концепции и экспозиции, собрание ученого и научного советов, дискуссии и круглые столы, проектирование, проектирование, проектирование, — дает прогноз касательно Музея истории ГУЛАГа Селиванова, — все потянуть можно лет на пять. Ну а дальше и неважно».
Трапкова, конечно, не ожидала, что цензурный скандал выйдет наружу, но с прогнозом не спорит. «Это очень интересное пространство с огромным потенциалом развития, — заявила она, заняв новый трон, — и для меня важно внести свой вклад в его историю». Это и будет ее вклад— тянуть время и превращать музей в…
Во что именно, можно предположить, зная, что случилось с независимым мемориальным музеем истории политических репрессий «Пермь-36». Он был создан в 1994 году в бывшей исправительно-трудовой колонии строго режима для осужденных за «особо опасные преступления», одной из самых страшных в стране. Создали его в том числе бывшие сидельцы. Он и стал единственным в нашей стране аналогом мемориалов, открытых в бывших нацистских концлагерях. Но в 2014-м пермский музей был уничтожен. Уволившиеся сотрудники сделали виртуальный музей — его сайт зарегистрирован в Казахстане. А «Пермь-36» формально существует и рассказывает о славной истории ФСИН.
То же ждет московский музей, у которого, тут Трапкова права, потрясающее пространство, созданное в 2014 году архитекторами Дмитрием Барьюдиным и Игорем Апариным. Упаковав невыразительную пятиэтажку в листы оксидированной меди, скрыв под ней коммуникации с утеплителем и сэкономив таким образом место внутри, они придумали и невероятные интерьеры. Эта архитектура рассказывает настоящую историю даже там, где недоговаривает экспозиция. Уверена, что во многом благодаря архитектуре Музей истории ГУЛАГа, признанный Советом Европы лучшим европейским музеем, получил в 2021 году Museum Prize.
Но и тогда к экспозиции были вопросы. Да, музей организовывал экспедиции к местам лагерей, издавал книги, устраивал спектакли и выставки, рассказывал про ГУЛАГ школьникам, однако речь в музее шла о репрессиях не просто сталинской, но довоенной эпохи — на кровавый финал не хватило места. Не говорилось о массовых депортациях. Было много о репрессиях против православных священников, но о прочих конфессиях ни слова. Не было акцента на Москву: проект «Это прямо здесь», посвященный лагерям на территории столицы, осуществил «Мемориал», а не музей. Сам «Мемориал», кстати, тоже не назывался — говорят, что в последнее время упоминания о нем появились, но, как мы видим, ненадолго.
По большому счету, это был музей об ужасах, которые случились, но не планировались. Здесь было много о жертах — и не названо ни одного палача, кроме Сталина с Берией: на вопрос об авторах миллионов доносов ответов не было .
И, еще раз, это не была история планового лагерного хозяйства и анализ успехов индустриализации за счет дарового труда. Приказы, требующие доарестовать в интересах производства сотни инженеров конкретных специальностей я впервые увидела в другом месте — в декабре 2018 года на выставке на седьмом этаже Мультимедиа арт музея (Дома фотографии), которую Ольга Свиблова приурочила к столетию ВЧК. Вы не найдете ни одного упоминания о выставке в прессе, но из памяти не выкинешь ни крутящийся нон-стоп «Окурочек» в исполнении Дины Верни, ни лагерные рисунки Соостера и Свешникова, ни двери тюремных камер и московских «шарашек», предоставленные, кстати, Музеем истории ГУЛАГа. Оставят ли их в музее, уже, кажется, не важно. Это ни на что не повлияет, потому что музей закрыт, и откроется ли когда-нибудь и в каком качестве, неясно. Понятно, что больше не будет тут «Молитвы памяти» — акции ко Дню памяти жертв политических репрессий: в недосягаемости теперь Соловецкого камня на Лубянке три последних года тут читали имена, сюда можно было прийти и обняться.
И ни на что давно не влияет членство Романа Романова в Совете по правам человека при президенте РФ — до сих пор его имя в списке. Возможно, в суете забыли исключить. Это я не в укор, а ради констатации факта. Путь компромиссов ожидаемо привел в тупик. Из тупика, даст Б-г, найдется выход — когда-нибудь, не сейчас.
