Победитель будет избран жюри под председательством писателя Михаила Шишкина и объявлен в мае. Главный приз премии — грант на перевод произведения лауреата на основные европейские языки. Читатели также смогут проголосовать за своего избранника из числа авторов, вошедших в шорт-лист, и это голосование – платное: голос стоит 10 евро.
На конкурс первого сезона Премии ДАР прислано более 150 произведений. Номинаторами могли выступать как издательства и редакции журналов, так и сами авторы — при условии, что их тексты были опубликованы в течение 2022–2023 гг. К участию допускалась художественная и нон-фикшн русскоязычная проза. Гражданство и местопребывание автора не имели значения. Основные цели и задачи ДАРа, этические и эстетические принципы сформулированы в Положении о премии.
Понятно, что актуальный политический и геополитический контекст: война в Украине, раскол в России и бегство от путинского режима огромного числа людей — не мог не повлиять на характер и главные установочные принципы премии ДАР. Но эти же обстоятельство вызывали если не опасения, то ожидания, что только на этой актуальности и будут сфокусированы сочинения номинантов ДАРа. Этого не произошло.
В финал, конечно, вошли документальные и экспрессивные свидетельства о войне (Мария Галина «Возле войны. Одесса. Февраль 2022 — лютый 2023»; Андрей Краснящих «Бог есть +/–») Было бы странно не увидеть военную прозу в шорт-листе хотя бы потому, что за эти три года сильных произведений подобного рода появилось достаточно много и ими окрашена русскоязычная словесность сегодняшнего дня.
Речь идет не о журналистских репортажах, а о попытке иного, литературного осмысления войны, которое рождается из внутреннего убеждения, что ни о чем другом писать невозможно, что художественное, отвлеченное в момент творящегося апокалипсиса, неуместно, недопустимо, изживается (или уничтожается) огненным ужасом войны.
Но наряду с этим в шорт-листе представлены тексты, к военным действиям непосредственно не относящиеся, на которых, тем не менее, лежит тень или печать войны. Точнее говоря, предчувствие, предвидение или переживание надвигающейся или творящейся глобальной катастрофы. И война здесь — темный знак состояния, в которое мир переходит, ощущаемое и за пределами фронта.
Стремление увидеть и понять причины творящегося хаоса и разрушения в прошлом, или заглянуть в будущее и разглядеть их последствия, нащупать опору самостояния и смыслополагания для человека, стоящего перед лицом гибели и смерти, уничтожения прежних смыслов и основ, а главное, попытка найти язык и способ описания этой новой, разламывающейся реальности характеризуют все произведения финалистов. А они сильно отличаются друг от друга по самым разным параметрам.
Здесь есть история школьницы, к удивлению чиновников, проявившей необыкновенные знания английского языка. История, которая на глазах у читателя перерастает в детективную драму на фоне бесчеловечных примет советского уклада (Карина Кокрэлл-Феррe «Луша»). Есть созвучные ей, но совершенно иные по тону ироничные «Интернатские рассказы» Ривы Евстифеевой.
Есть масштабное, захватывающее, многоплановое повествование Николая Кононова («Ночь, когда мы исчезли»), в котором переплетены судьбы нескольких семей кровавого XX века, и автобиографическое семейное расследование Александра Гольдфарба «Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия».
Есть абсурдистское, — удивляющее языковой эквилибристикой, странной образностью, — и одновременно антиутопическое или постапокалиптическое сочинение Виктора Меламеда «ПГТ. Диксон» и не менее неожиданные, но настоянные на совершенно другой поэтике, идущей от нового европейского романа и экспериментального кинематографа, «Свидетельства обитания» Дениса Безносова.
Есть необыкновенно светлый, ясный и лиричный роман Сергея Соловьева, овеянный духом Индии («Улыбка Шакти») и страстный, рвущийся из душного, уродливого провинциального уклада «Гринфилд» Сергея Давыдова.
Есть, я бы сказал так, современное и экспериментальное физиологическое и антропологическое описание коммунального быта, обрамленное подчеркнуто филологической рефлексией, «Коммуналка на Петроградке» Романа Осминкина и Анастасии Вепревой.
Впрочем, это разностилье и разноцветье приметы не богатства, а скорее смуты и растерянности, поисков, в которых находится литература сегодня, пытаясь понять, какой ей, собственно, быть, и может ли она вообще говорить по-русски, когда все обнуляется, отменятся. Культура — в первую очередь.
Литературная русскоязычная премия ДАР/DAR, конечно же примета нового и очередного раскола внутри России, новой и очередной иммиграции. О чем свидетельствует и название, и фотография Владимира Владимировича Набокова на сайте Премии. Но не менее важно здесь слово русскоязычное, утверждающее экстерриториальность, экс-этничность и политическую независимость.
И, пожалуй, лучше всего это выражено в эссе из блестящего сборника «Мое первое бомбоубежище» еще одного финалиста — Игоря Померанцева. Называется оно «Музей имени майора Ковалева».Это такой выдуманный музей запахов (о чем и говорит отсылка к «Носу» Гоголя). В колбах хранятся запахи разных Померанцевых: Померанцева-погромщика, Померанцева — советского писателя еврейского происхождения, Померанцева — арахнолога (пауковеда), родню с материнской стороны — Кузнецовых, колумбарий, голубятню, менору, «Новый мир», самиздат, Николая Васильевича Гоголя и его майора Ковалева, — и все в одном флаконе. Хотя и в разных колбах.
Автор входит в жюри конкурса.
