Для начала напомню, что ВВП по конечному использованию можно разложить на следующие компоненты: конечное потребление (потребление домохозяйств + потребление органов госуправления), валовое накопление (инвестиции +/– изменение складских запасов) и чистый экспорт (разница между экспортом и импортом, которая может быть как положительной, так и отрицательной).
На самом деле все сложнее, но я сознательно опускаю некоторые детали. Ровно по той же причине я далее буду называть словом «инвестиции» совокупность инвестиций и изменения запасов, а также пренебрегать потреблением коммунальных организаций и прочими мелочами. Это не научная статья, и полная корректность длинных определений местами принесена в жертву удобству понимания читателей.
В течение пяти предвоенных дет в России потребление домохозяйств колебалось в диапазоне 48,5–51% от ВВП, потребление органов госуправления — 17,5–21%, накопление 20-22%, чистый экспорт — 5-10% ВВП.
Структурный сдвиг № 1
Еще в конце 2022 года я выдвинул гипотезу, что одной из важнейших причин быстрой адаптации к военным и санкционным шокам стал высокий уровень чистого экспорта в структуре довоенного ВВП, за счет снижения которого удалось увеличить государственное потребления без ущерба для инвестиций и потребления домохозяйств. Я продолжаю придерживаться этой гипотезы, однако она требует уточнения и расширения с учетом данных за 2023–2024 годы.
Начнем с определения чистого экспорта.
Я неоднократно приводил цифру 8,9% ВВП за 2000–2022 годы. Однако коллеги справедливо указали, что для моих рассуждений корректнее использовать данные начиная с 2011 года, так как в том году закончилось посткризисное восстановление, и российская экономика обрела новую предвоенную нормальность, которую надо принимать за точку отсчета. В диапазоне 2011–2022 годов чистый экспорт составил в среднем 7% ВВП.
После во всех смыслах аномального 2022 года чистый экспорт в 2023 году составил 4,4% ВВП. Официальная статистика за 2024 год покажет чистый экспорт вокруг 4% ВВП, однако Росстат:
- а) плохо учитывает (занижает) параллельный импорт;
- б) не фиксирует большей части поставок и расчетов за военную продукцию и услуги с КНДР, Ираном и прочим подобным.
Поэтому, по моим оценкам, реальный чистый экспорт России 2024 будет ближе к 1-2% ВВП, нежели к 4%. Таким образом, сокращение чистого экспорта по сравнению со средним довоенным составил 3–6 процентных пунктов — в зависимости от того, как считать.
Если посмотреть на структуру ВВП за 2023 год, то может сложиться впечатление что чистый экспорт трансформировался скорее в прирост накопления, которое достигло невиданных со времен СССР 26% ВВП, а не в рост государственного потребления, которое формально выросло на скромные 1,3% в сравнении с довоенным уровнем. Однако этот эффект частично носит временный характер, а частично объясняется некоторыми особенностями (странностями) используемой методологии:
1) По неведомым мне причинам, покупка военной техники учитывается как накопление, а не как госпотребление.
2) Потребление органов госуправления не равно госрасходам. Например, выплаты пенсий или социальных пособий считаются частью госрасходов, но не увеличивают потребление государства в структуре ВВП. Пенсии и пособия тратятся населением и учитываются либо как конечное потребление домохозяйств, либо как накопление. Точно так же в структуре ВВП выглядят многие выплаты воюющим контрактникам. Как минимум в госпотреблении не учитываются выплаты за заключение контракта, по ранению и гробовые. Средства и вещи, собранные волонтерами, неформальные налоги на бизнес, который заставляют «помогать» военным задачам, и еще много всего в реальности использованного фронтом учитывается как потребление домохозяйств или накопление, но не как госпотребление.
3) Для корректной оценки происходящего необходимо вычесть неизвестный объем военного импорта из КНДР Ирана и т. д. из графы «чистый экспорт» и прибавить его к госпотреблению.
Помимо статистических странностей на ситуацию 2023 года повлияли и вполне реальные краткосрочные процессы:
- Бизнес в 2022–2023 году получил рекордную сальдированную прибыль и одновременно был вынужден перестраивать множество бизнес-процессов в связи с санкциями и войной, что неизбежно требовало инвестиций в перестройку и увеличения запасов на всякий случай. В 2023 году рост складских запасов составил совершенно фантастические 3,9% ВВП, что абсолютно ненормально и не может долго продолжаться. Преимущественно это плата за перестройку и усложнение логистики плюс попытка снизить риски от остановки любого импорта.
- Ввод жилья в системе национальных счетов учитывается как накопление, а не как конечное потребление домохозяйств. Население тратило больше, но рекорды ввода жилья привели к тому, что большая, чем обычно, доля этих трат населения была записана в накопление, а не в конечное потребление.
- Часть денег, потраченных бюджетом на военные закупки, а также льготные кредиты, были потрачены на расширение производства и товарных запасов в ВПК и смежных отраслях, т. е. тоже учтены как рост накопления.
С учетом изложенного можно сказать, что в реальности на первом этапе сокращение чистого экспорта было перераспределено примерно пополам. Половина — в рост потребления, связанного с войной, половина — в шоковую адаптацию, связанную с ростом запасов и накопления.
Важно понимать, что структурный сдвиг № 1 уникален для мировой экономической истории и объясняется исключительно тем, что довоенная Россия имела аномально высокую долю чистого экспорта в структуре ВВП. Страна 2,5 года проедала этот запас. Запас, которого не было ни у одной воюющей экономики XX и XXI веков, кроме, может быть, Ирака образца ирано-иракской войны.
Описанный выше структурный сдвиг № 1 начался летом 2022 года. Закончится ли он в первом полугодии 2025-го или первом полугодии 2026-го — не так и важно. Основной потенциал перераспределения ресурсов за счет сокращения чистого экспорта уже исчерпан.
Адаптации
За три года произошло две больших адаптации российской экономики к изменившейся ситуации. Про первую, случившуюся в 2022 в ответ на санкции и изменение условий внешней торговли, я подробно говорить не буду. Добавить к сказанному множеством умных людей мне нечего. Российский бизнес гибок и живуч.
Для нашего повествования важна вторая адаптация, которая происходила в 2023 и 2024 годах и тоже в основном закончилась. Рост инвестиций и госзакупок спровоцировал экономический рост, который происходил за счет:
а) резкого роста числа занятых, по совокупности занятость увеличилась на 1,6 млн человек с начала войны;
б) увеличения загруженности основных фондов до практически предельных уровней;
в) увеличения среднего отработанного времени в год на десятки часов: сверхурочные, переход с неполной занятости на полную и т. д.
Т. е. все факторы роста экономики носили экстенсивный характер — за счет использования не задействованных, но существовавших до войны ресурсов, которые сегодня практически полностью исчерпаны. Производительность труда за три года практически не выросла. Данных по 2024 пока нет, но можно уверенно предположить, что падение производительности труда в 2022 примерно равно совокупному ее росту за 2023–2024 года. Плюс минус десятые доли процента в ту или иную сторону значения не имеют.
Единственный оставшийся фактор роста ВВП (если не учитывать колебания нефтяных цен) на 2025–2026 годы — это как раз рост производительности труда, который вряд ли будет сильно отличаться от долгосрочного тренда 1-2% в год.
Таким образом, по результатам исчерпания наиболее очевидных и доступных резервов для наращивания военных расходов (изъятие чистого экспорта и полное использование существовавших, но не задействованных ресурсов), во второй половине 2024 года система столкнулась с вопросом: если вдруг придется еще раз значимо увеличивать расходуемые на войну ресурсы, откуда их брать?
Структурный сдвиг № 2
Ответ на этот вопрос — структурный сдвиг № 2. В большинстве воюющих экономик, не избалованных российским уровнем чистого экспорта, власти начинали сразу с него. Если нужно срочно добавить несколько процентов ВВП к государственному потреблению в условиях, когда еще и армия изымает из экономики большую долю рабочих рук, самым логичным механизмом выглядит сокращение разного рода накопления. Инвестиций бизнеса в любые не связанные с войной проекты, строительства любого жилья, строительство не связанных с войной дорог и инженерных сооружений и так далее. Рекорд ввода жилья на второй год войны, который мы наблюдали в России 2023 года, — вещь совершенно аномальная. Обычно воюющие правительства такого не допускали.
Я говорил о необходимости ужесточения денежно-кредитной политики и ликвидации льготной ипотеки еще с весны 2023 года. После этого многократно повторял в интервью, что я бы повышал ставку и резал программы льготной ипотеки намного раньше. Но надо признать, что чем больше «послезнания» я получаю, тем больше понимаю величину ошибки, допущенной экономическими властями в этом вопросе. В 2023 году я тоже этой величины не понимал.
Ужесточать денежную политику и резать любую льготную ипотеку нужно было еще в начале 2023 года! Штурвал повернули непростительно близко к рифам.
Причины ошибки понятны.
Во-первых, экономический блок переоценил ожидаемый эффект от санкций, которому и были противопоставлено стимулирование инвестиций: план был в том, чтобы создать спрос на высвобождающиеся ресурсы, которых по факту столько не высвободилось.
Во-вторых, они тоже не ожидали такой продолжительности и такой тяжести войны.
Но главная причина в том, что привычка считать ресурсы в деньгах отучает от подсчета баланса в физическом выражении. Особенно если знаешь, что денег у тебя бесконечно много. В условиях войны увеличивать занятость в строительстве на сотни тысяч человек в год — явный перебор. Довольно странно выглядит ситуация, когда на второй год войны в стройке, даже без промышленности стройматериалов и логистики, работает 6,7 млн человек, т. е. больше, чем занято в армии, во всем ВПК и во всех обеспечивающих службах. Никто из всерьез воюющих правительств так пока не делал. Даже если у тебя бесконечные деньги, люди все равно имеют свойство заканчиваться.
Ошибку, пусть поздно, но осознали, и стали рыночными методами (рост ставки и сокращение льготных программ) тормозить любое строительство, включая коммерческое.
И тут всплыла очевидная и большая проблема. Начав строить объект, нельзя просто остановиться без значительных потерь реальных ресурсов. Для системы в целом можно пренебречь банкротством застройщиков (это перераспределение прав собственности, не имеющее отношения к использованию реальных ресурсов), а вот оставленный под дождями бетон очень быстро приобретает отрицательную стоимость и становится потерянным для экономики.
Чтобы структурный сдвиг № 2 произошел без избыточных потерь, необходимо, чтобы между поворотом штурвала (повышение ставки и отмена льготной ипотеки) и серьезным высвобождением ресурсов из строительного сектора прошел год или даже два. Чем быстрее требуется высвобождение ресурсов, тем большее число бизнесов должно морозить стройки в неоптимальный момент. А людей и экономике и армии не хватает прямо сейчас.
Я не знаю, что теперь произойдет со строительным сектором. Если война закончится в течение трех месяцев, то ничего особенного. Если же следующим летом придется еще раз увеличить перераспределяемые в пользу войны ресурсы, а спасать девелоперов не станут, то может быть и тяжелый кризис. Пример я привел для иллюстрации того, с какими практическими последствиями сопряжены маневры ресурсами в масштабах экономики.
Структурный сдвиг № 2 начался летом 2024, и если война затянется, будет основным экономическим процессом 2025–2026 годов. Если описывать его не в терминах ВВП, а в физических единицах, то из строительства и производства строительных материалов будут высвобождены миллионы сотрудников, десятки миллионов тонн стали, техника, солярка и т. д. Все это так или иначе перераспределится на военные нужды. В импорте снизится доля оборудования и увеличится доля потребительских товаров. Произойдет еще ряд менее значительных процессов, вдаваться в которые не вижу смысла.
Заключение
Завершу возвратом к дискуссии об устойчивости российской экономики.
Мне часто приписывают тезис, что «в российской экономике все замечательно и нет существенных проблем». Тезис, который я в действительности отстаиваю, звучит примерно так: «Войну как нынешняя в Украине Путин может финансировать бесконечно, такая война на горизонте ближайших лет не может закончиться из-за экономических сложностей в России».
Описание структурного сдвига № 1 и адаптаций можно было использовать для обоснования обоих указанных тезисов. Структурный сдвиг № 2 проводит между ними четкую грань. Изъятие дополнительных ресурсов для продолжения войны будет прямо пропорционально нарастанию проблем отдельных отраслей.
Легкодоступные резервы исчерпаны, и за следующие структурные маневры кому-то придется заплатить. Следует, однако понимать, что с точки зрения способности Путина продолжать войну структурный сдвиг № 2 — не проблема, а новый ресурс. Повторю: существовавший до войны аномальный резерв в виде большого чистого экспорта в основном исчерпан. На госпотребление и потери от санкций потрачено чуть более половины. Другая почти половина на первом этапе трансформировалась в инвестиции и складские запасы, их стремительный рост совершенно ненормален во время войны.
Сокращение избыточного накопления станет основным источником дальнейшего увеличения военных расходов, если таковое понадобится. За счет уменьшения накопления на 3-4 процентных пункта, то есть до уровня 2021 года, можно увеличить военные расходы в полтора раза. За счет сокращения на 6-7 процентных пунктов, до минимумов эпохи путинского правления — в два раза. Если же остановить все инвестиции и стройки, не связанные с войной, то теоретически — даже в три раза (но потребуется время). Именно так поступало (сокращало гражданские инвестиции разными методами) почти любое правительство при сколько-нибудь серьезных войнах.
Когда я говорю о возможности увеличить военные расходы в два или даже три раза, я в первую очередь имею в виду использование резервов, высвобождаемых структурным сдвигом № 2. Его изъятие из экономики будет гораздо более болезненным и проблемным в сравнении с изъятием оседавших за границей излишков чистого экспорта во время сдвига № 1. За такое изъятие многие конкретные люди заплатят банкротствами и личными потерями. Но когда я говорю про устойчивость экономики, я рассуждаю не о потерях бизнеса и населения, а о возможностях государства мобилизовать необходимые для войны ресурсы.
Кстати, экономическая история хорошо знает, что происходит, когда резервы сдвига № 2 заканчиваются. Если увеличение военных расходов необходимо и далее, правительство вынуждено начать структурный сдвиг № 3. Т. е. сокращение потребления домашних хозяйств в пользу роста государственного. Если ориентироваться на самые приличные (не очень болезненные) примеры США и Англии эпохи мировых войны, то и на этом направлении есть резерв еще порядка 15% ВВП.
Успокою: раньше 2027 года подобный вопрос возникнуть не должен.
