Перепечатка публикации VPost.
Многие из эмигрировавших после начала войны россиян в личных беседах не скрывают своего разочарования в том, как их принимают на Западе. Они в значительной мере правы, потому что отношение к индивиду не должно формироваться по критерию его национальной принадлежности. Оно обязано базироваться на тех качествах, которые находятся под контролем самого индивида. Например, его приверженности правам человека, профессионализме или социальным навыкам. Не то чтобы Запад в годы войны совсем не принимал эти качества во внимание, однако в случае россиян они часто действительно не играют определяющей роли.
Долгие годы симпатизируя демократии и различным свободам, сами российские эмигранты полагают, что на этом основании уже давно цивилизационно принадлежат Западу. Однако нередко такое самовосприятие является иллюзорным.
Симпатии к Западу отнюдь не означают, что сам симпатизант стал частью соответствующей культуры. Сменив место проживания и, в отдельных случаях, сделавшись частью рынка труда в новой стране и освоив ее язык, многие эмигранты уверены в том, что сделали достаточно для интеграции, хотя продолжают нести на себе отпечаток поведенческой культуры, привитой в родной стране.
В России в целом установилась крайне агрессивная иерархическая культура. Она хорошо заметна не только при взаимодействии между властью и обществом, но и внутри самого общества. Социальная горизонтализация распространена слабо и в основном связана со стимулами. Она обеспечивается рынком - например, в платном сегменте медицины отношение к пациенту часто более лояльное, чем в казенном. Или, в виде исключения, в сфере муниципальных услуг, если там, как в московских МФЦ, предусмотрен механизм обратной связи, и реакция клиента учитывается в наборе KPI.
Однако, как правило, на рабочем месте, за рулем автомобиля или даже в кругу знакомых россияне придерживаются ролей, которые им диктует социальная иерархия. Соответствующая культура, увы, распространяется и на оппозиционное сообщество.
Непрерывные публичные конфликты, которые, как порой кажется, являются основным результатом активности самых разных персонажей, причисляющих себя к оппозиции, нередко принято объяснять соперничеством за те или иные ресурсы, в том числе гранты. Однако как минимум не менее важной причиной конфликтов становится именно привезенная в эмиграцию культура: индивиды плохо осознают пределы собственной компетентности и правоты, допущенные ошибки если и признаются, то в порядке редкого исключения, а победитель привык забирать если не все, то многое. Индивиды будто систематически состязаются друг с другом в игре с нулевой суммой. В частности, признание собственной неправоты будет, как они полагают, воспринято окружающими как тяжелое поражение.
В недавних оппозиционных скандалах частичное признание допущенных ошибок стало возможным лишь вслед за усилиями экспертов, когда отрицание очевидного стало грозить политикам серьезной потерей доверия.
Довольно агрессивна полемика между различными оппозиционными группами, в которой те, кто уехал из России, обвиняют оставшихся в лояльности режиму, а те, кто остался, отвечают первым обвинениями в желании угодить евробюрократам ради скорейшей легализации в ЕС. Однако оба обвинения скорее всего не имеют отношения к реальности и используются преимущественно для того, чтобы посильнее уязвить и унизить противоположную сторону.
Цензура заставила замолчать многих квалифицированных аналитиков, поэтому теперь комментарии можно часто услышать в исполнении довольно активных персонажей, далеких, однако, от обсуждаемых тем – тех, чьи выступления скорее напоминают аналитический стендап, а не серьезный анализ.
Хотя перечисленные примеры, иллюстрирующие схватку за место в иерархии, содержат эпизоды, в которых политические сторонники или сторонние наблюдатели так или иначе вводятся в заблуждение, о чем более квалифицированным наблюдателям становится известно скорее рано, а менее – скорее поздно, никакого признания ошибок, а тем более ротации в оппозиционной среде не происходит. При этом отставка декларируется оппозицией как важнейший и необходимый инструмент негативной социальной мобильности, обеспечивающий процесс общественного обновления.
Оказавшись на Западе, не все, но многие эмигранты не понимают, что правила коммуникации там устроены иначе. Люди приучены внимательно слушать друг друга, стараться осознавать ограниченность набора своих компетенций и понимать пределы своего профессионализма, демонстрировать способность корректировать свои взгляды, рутинно принимая на вооружение чужую точку зрения, если она оказывается более обоснованной, чем собственная. И быть готовым, в случае провала, к признанию вины и отставке, хотя, стоит признать, это случаются далеко не всегда, когда того требуют обстоятельства.
Другая бросающаяся в глаза черта российской культуры заключается в знакомстве как ключевом факторе решения тех или иным проблем. В частности, российские компании часто принимают решение о приеме кандидата на работу, полагаясь именно на критерий знакомства. В целом же россияне не слишком склонны помогать друг другу, если, конечно, речь не идет о знакомых. Это же часто относится и к эмигрировавшим оппозиционным структурам, в которых конкурсы на вакансии – едва ли правило. В подавляющем большинстве случаев новые лица отбираются на основе связей, а не прозрачных правил приема.
Наем по знакомству – это позитивная дискриминация, т. е. дискриминация, основанная на некоторой привлекательной для нанимателя черте, отличающейся от профессионализма. Но и такая дискриминация приводит к неэффективности. Непотизм в целом свойственен традициям культурно отсталых обществ, в которых управленцы стремятся избегать институционализации и ограничения своей власти чтобы сохранить контроль над рынком труда.
В российских дискуссиях, во многом инспирированных работами Аджемоглу и его соавторов, институционализация преимущественно обсуждается в контексте защиты прав собственности. Однако не менее острой в России выглядит проблема непубличных договоренностей: перед людьми, не имеющими патронажного ресурса, закрываются двери и возможности. Западные общества – и это касается не только трудовых отношений - отличает именно институционализация, позволяющая «человеку с улицы» получить работу или помощь, если он, в зависимости от обстоятельств, заслуживает того или другого.
Однако не похоже, что институционализация становится чертой культуры российских эмигрантов новой волны. Например, в аналитическом сегменте оппозиции можно многие годы наблюдать одни и те же лица, хотя они, стоит признать, несколько моложе, чем действующие лица российского режима. Это результат отсутствия институционализированного входа и в этот сегмент.
Чтобы быть частью западной цивилизации, недостаточно симпатизировать ее политической системе. Если ограничиться только этими симпатиями, можно навсегда остаться на перепутье, покинув одну культуру, но так и не став частью другой. Необходимо перенять правила, которые накладывают на собственное поведение много неудобных ограничений, однако позволяют создать общество, отличающееся широкими возможностями.
