Для Нобелевской премии это не просто мода, это единственный способ вернуться к поставленной Нобелем задаче — выбирать тех, кто принес «наибольшую пользу человечеству».
Я освещаю науку уже более 15 лет и разработала «тетушка-тест», чтобы проверить, насколько понятна свежая Нобелевка. Он очень прост: если я могу объяснить открытие своей тете одной фразой, то его важность очевидна, то оно довольно узкое и специализированное. Речь не о том, что это плохая наука, да и кто я такая, чтобы судить. Но помните девиз выше: большая польза для человечества вряд ли возможна там, где она человечеству непонятна.
«Тетушка-тест» пройти непросто. Оставим в стороне физику элементарных частиц и прочую очень фундаментальную науку: непросто даже объяснить, почему спектроскопия и микроскопия имеет такое большое значение, почему один метод химического синтеза лучше другого, не говоря уже о графене или квазикристаллах.
Но в этом году все внезапно прекрасно сошлось!
Понятно, почему важно знать, как белки производятся в наших клетках из генетической информации (премия по медицине: Виктор Амброс и Гэри Рувкун открыли микроРНК, новый класс крошечных молекул РНК, которые играют решающую роль в регуляции генов).
Не нужно объяснять, насколько важна премия тем, кто создал современное машинное обучение (премия по физике: Джон Хопфилд и Джеффри Хинтон «за основополагающие открытия и изобретения, которые позволяют машинному обучению с помощью искусственных нейронных сетей»).
Получение структуры белков — важнейших строительных блоков нашей жизни — быстро, надежно и на компьютере, несомненно, является огромным шагом (премия по химии: Дэвид Бейкер «за вычислительный дизайн белков», Демис Хассабис и Джон М. Джампер «за предсказание структуры белков»).
И что может быть более современным, чем вопрос, почему некоторые страны богаты, а другие бедны (премия по экономике: Дэрон Асемоглу, Саймон Джонсон и Джеймс А. Робинсон «за исследования того, как формируются институты и как они влияют на процветание»).
Но «попсовость» премии этого года — это еще не все; заметьте, я не говорю это в негативной коннотации. Премия смешала все карты между дисциплинами и должностями. Дипломированный психолог Хинтон получает премию по физике, компьютерные ученые Хассабис и Джампер, по-видимому, лучше разбираются в химии, чем химики, и все трое связаны или были связаны с Google, который не похож на типичный академический исследовательский институт или университет.
Но здесь нет никакой ошибки. Определение структуры белка — классическая биохимическая задача, а промышленность играет все более важную роль в исследованиях, не только прикладных, но и фундаментальных. Недовольство, которое выражают многие классические ученые в социальных сетях, понять нетрудно — жалко, когда от тебя уходит то, что еще вчера казалось монополией.
Нобелевская премия вообще стала заметно более открытой.
Ее, конечно, все еще обвиняют в элитизме: журнал Nature проанализировал совокупные данные всех лауреатов по научным дисциплинам и пришел к выводу, что чтобы получить Нобелевскую премию, лучше работать в США (или хотя бы в Великобритании или Германии), а еще лучше — в лаборатории одного из предыдущих лауреатов; и обязательно быть мужчиной. Но ситуация не такая уж и отчаянная, если разбить статистику на кусочки по времени. Например, из 29 женских Нобелевских премий 18 были вручены за 24 года XXI века, и только 11 — за весь век двадцатый (забавный факт: экономисты начали присуждать женщинам Нобелевки только в 2009 году.
В 2022 году, наконец, впервые были награждены два открытых ЛГБТ-исследователя.
И это не потому, что Нобелевский комитет ввел какие-то квоты (о таких действиях ничего не известно), это следование течению истории. Открытия требуют времени, а признание — еще больше времени. Поэтому, естественно, не могло быть много высококлассных женщин-исследователей, прежде чем их повсеместно приняли в университеты (что в некоторых университетах Лиги плюща произошло только в 1970-х годах) и затем они выросли до руководящих должностей.
Более того, окончательное решение Верховного суда США о декриминализации однополых сексуальных отношений было принято только в 2003 году, так что, скорее всего, некоторые предыдущие победители-геи просто не были геями открыто (и мы никогда этого не узнаем). Так что Нобелевская премия — это своего рода верхушка айсберга мира, где все люди имеют свободу заниматься любой профессиональной деятельностью по своему выбору — включая науку — и не должны скрывать свою идентичность, какой бы она ни была.
Питер Тиль сказал еще в 2013 году: «Мы хотели летающие машины. Вместо этого мы получили 140 символов», имея в виду X (ранее Twitter) как символ небольшого научного прогресса в XXI веке. Теперь, кажется, ситуация изменилась. Наука снова вносит огромные изменения в нашу жизнь, будь то машинное обучение Джеффри Хинтона или литий-ионные батареи, за которые премию по химии в 2019 году получил Джон Гуденаф. Мир кажется сейчас грустным местом, как в социальном, так и в политическом плане. Но наука и ее флагманский посол Нобелевская премия снова на верном пути, и это вселяет надежду.
Несмотря на все страхи перед искусственным интеллектом.
