Многие СМИ и обозреватели уже бросились сообщать, что принятие пакта означает начало коренной реформы ООН. Наибольший интерес ожидаемо вызывает вопрос, как будет видоизменен Совет Безопасности ООН и что будет с правом вето его постоянных членов.
Реальность выглядит несколько менее радужно.
Этот пакт — всего лишь набор политических обязательств, которые страны — члены ООН принимают на себя. Политические обязательства, в отличие от юридических, не несут для тех, кто их принял, никаких правовых последствий за неисполнение.
За историю существования ООН таких обязательств страны — члены организации приняли огромное количество. И с количеством дела обстоят заметно лучше, чем с результативностью.
Например, в 2000 году на Саммите тысячелетия были приняты амбициозные «Цели развития тысячелетия», согласно которым к 2015 году должен был быть достигнут серьезный социально-экономический прогресс во всем мире. В частности, должна была быть сокращена бедность в два раза.
В 2015 году ООН пришлось констатировать, что далеко не все задачи оказались выполнены, план не сработал. Тогда были определены новые цели — Цели устойчивого развития, которые должны быть выполнены к 2030 году, о чем, кстати говоря, есть несколько положений в начале Пакта во имя будущего, где страны вновь обязуются прилагать дополнительные усилия для достижения этих целей.
В общем, подобные документы принимаются часто, но их реализация оставляет желать много лучшего. Нет каких-либо веских оснований рассчитывать, что новый пакт будет чем-то исключительным и до конца исполнится.
Но давайте перейдем к самому тексту и посмотрим, что же государства — члены ООН собираются делать с Советом Безопасности.
Намерение расширить состав СБ с нынешних 15 членов до неуказанного количества, чтобы сбалансировать географическое и региональное представительство, существенного значения для повышения эффективности не имеет. Скорее, наоборот: чем больше членов, тем сложнее находить консенсус.
Но самое интересное для широкой публики, несомненно, — судьба права вето.
Действие 39, пункт 67, подпункт G говорит о праве вето как одном из ключевых элементов реформы. Самое главное заключено во втором предложении: «Мы активизируем усилия по достижению согласия о будущем права вето, включая обсуждение вопроса об ограничении сферы его применения и использования».
Если перевести эту фразу с дипломатического языка на обычный, это означает, что дискуссия о реформе Совета Безопасности и права вето будет продолжаться и когда-нибудь — возможно! — о чем-нибудь все-таки удастся договориться.
Следует ли из этой фразы, что право вето будет отменено или изменено? Нет, не следует.
Следует ли из этого, что страны – члены ООН взяли на себя обязательства провести реформу Совета Безопасности в каком-то конкретном виде, о чем пишут некоторые обозреватели? Нет, не следует.
Не будем забывать, что реформирование ООН означает внесение изменений в Устав организации. Согласно описанной там процедуре, поправки в Устав могут быть приняты только в том случае, если все постоянные члены Совета Безопасности их ратифицируют. То есть для того, чтобы изменить или отменить право вето, требуется согласие тех стран, у которых это право есть.
Таким образом, эта часть пакта — результат компромисса между великими державами, которых устраивает нынешняя конфигурация СБ ООН, и новыми державами, которые хотят себе лучшего места под солнцем. Очевидно, что ближе к делу ни США, ни Китай не поддержат идею отказа от права вето — это даст другим странам гипотетическую возможность провести антиамериканскую или антикитайскую резолюцию и даже санкционировать вмешательство во внутренние дела Вашингтона или Пекина!
Нормальная (не путинская) российская дипломатия будущего могла бы выгодно занять позицию наблюдателя, заявив, что поддержит любой вариант реформирования ООН, включая реформу права вето, если вокруг него сложится международный консенсус.
После этого можно было бы спокойно наблюдать, как США и Китай будут изобретать множество аргументов в защиту текущего права вето, объясняя международному сообществу, почему этот механизм, вопреки их декларациям о готовности реформировать СБ ООН, нельзя изменять или отменять и к каким негативным последствиям для всего мира это приведет.
Но главное, конечно, не в этих дипломатических ухищрениях.
ООН — отражение миропорядка, установленного по итогам Второй мировой войны. В текущей геополитической реальности, когда идет открытая война между различными взглядами на мироустройство, ожидать от противоборствующих сторон добросовестных переговоров и договоренностей о новом мировом порядке, который удовлетворит всех, столь же реалистично, как было бы ожидать участия Германии и Японии в Тегеранской конференции союзников по антигитлеровской коалиции в 1943 году.
Судьба ООН будет определена не пактами и декларациями, а тем, будет ли установлен новый мировой порядок – или будут ли поставлены на место те, кто недоволен миропорядком существующим.
