Сегодня очередная годовщина террористической атака на нью-йоркские башни-близнецы. Тогда еще и Пентагон пострадал, но это все забыли. Потому что самолеты, врезавшиеся 11-го сентября 2001 года в небоскребы, — первый террористический акт, который был показан в прямом эфире. Я сам его видел и очень хорошо помню.
До этого в прямом эфире CNN показывали еще операцию «Буря в пустыне», но то было государственное мероприятие, и телевизионщики имели время на подготовку. С сентября 2001 года можно быть уверенным, что какая бы беда ни произошла где угодно на свете, рядом обязательно окажется человек с видеокамерой — он все заснимет, все предъявит широкой публике, у публики сложится общественное мнение, а государственная бюрократия прореагирует соответствующим образом.
Мы с тех пор видим в прямом эфире или почти что в прямом эфире теракты, катастрофы, войны. Общественное мнение реагирует на них, как правило, запросом на вмешательство государства. Ужас какой! Власть должна что-то сделать! Причем сделать она должна что-то силовое — вторгнуться куда-нибудь, ввести повышенные меры безопасности, создать новую секретную службу — собственно, все это Соединенные Штаты Америки и проделали после 11-го сентября. И все остальные правительства мира, почти вне зависимости от того, избраны ли они демократически или узурпировали власть, реагируют так — демонстрацией силы.
На демонстрацию силы нужны деньги. Давно уже никого не удивляет, что в ответ на теракты правительства разных стран выделяют сотни миллиардов долларов. Так это и работает — все видят теракт в режиме реального времени, потом бюрократы долго выделяют несусветные деньги, в первую очередь самим себе, а люди в социальных сетях редко спорят с тем, что их налоги ушли на войну, но охотно обсуждают увиденное насилие и ругаются друг с другом о том, правильно или неправильно насилие организовано и кто первый начал.
Я думаю, это потому так, что современные камеры и смартфоны прекрасно передают изображение и звук, но совершенно не передают запах. А он невыносим. Теракт 11-го сентября я видел в прямом эфире по телевизору, но многие другие теракты — в Москве на улице Гурьянова и на Каширском шоссе, в театре, где шел мюзикл «Норд Ост», в бесланской 1-й школе — эти теракты я видел собственными глазами, вернее сказать, обонял собственным носом. Потому что именно запах теракта невыносим. Не знаю, как описать его — удушливая пыль, сладковатое трупное смердение, взрывчатка, взрывчатка тоже пахнет — вместе все эти запахи создают безотказно действующий коктейль, мгновенно отключающий в человеческом мозгу всякую возможность радоваться, всякую надежду, всякую нежность… Хочется съесть лук.
Это не я один такой нежный, многие люди, присутствовавшие на терактах и войнах лично, делились со мной аналогичными ощущениями — запах, убивающий радость. И да, хочется съесть лук, прямо луковицу целиком, очистить и грызть, как яблоко.
Этот запах вызывает совсем не те чувства, которые вызывает зрелище теракта по телевизору. Не страх, не гнев, а острое отвращение. Не хочется никому отомстить, не хочется взывать к правительству, не хочется даже убежать и спрятаться, а хочется вывернуться наизнанку и каким-то образом выблевать из себя то знание о жизни, которое принес этот запах. Если бы видео в телефоне передавало запах, вы бы выбросили телефон.
Я всерьез думаю, что, благодаря развитию техники, насилие значительно изменило свою природу. Насилие стало наглядное, доступное для наблюдения, но дезодорированное. И потому менее отвратительное.
Люди спорят о терактах и войнах, а должны бы просто блевать.
