Это статьи за дискредитацию армии, за оскорбление президента и чиновников, за призывы ко введению новых санкций против России — за все то, от чего мы уехали, потому что в гробу мы видали жизнь под всеми этими идиотскими запретами.
Однако же российское государство будто бы всерьез в наш отъезд не верит, продолжает штамповать законы, которым, по его мнению, мы должны подчиняться в Литве, Америке, Австралии — и не видит, как же оно похоже на жалкого куколда, который, разведясь с женой, все еще пишет ей в социальных сетях, какой именно длины она должна носить юбки, с какими подружками не имеет права общаться и каких любовников не имеет права заводить.
Дедуль, окстись!
Да она и ушла-то от тебя, потому что задолбалась прислушиваться к твоим запретам. Слышь, государство российское, мы знаешь почему выбрались из-под твоей юрисдикции? А не желаем почитать потому что жестокого упыря, незаконно прибравшего власть, как легитимного главу государства, не желаем быть вежливыми с чиновничьим ворьем, не желаем воздавать воинские почести вооруженному сброду, который не защищает соотечественников, а терзает соседей.
Но государство российское всерьез в наш отъезд не верит, как помещик в позапрошлом веке про беглого крестьянина не верил, что это больше не его крестьянин. Надеялся, что поймают беглеца, приведут хозяину под розги или сам беглец неприкаянный придет (пусть бы даже и под розги), убедившись на горьком опыте, что нигде нету ему места, кроме родной клетки.
До конца XVI века в России, говорят, был Юрьев день, единственный день в году, когда можно было легально сменить своего владельца, перейти от одного помещика к другому. Но теперь, в XXI веке, нету Юрьева дня, когда можно было бы легально сменить гражданство — процедура эта занимает годы и тем дает надежду государству российскому, что мы приползем, нигде в мире не найдя себе приюта.
Вот тогда-то и взыщутся с нас все штрафы за оскорбление величества и его армии. Вот тогда-то оно нас и накажет уголовным наказанием.
Говорят еще, что чуть ли не до XIX века были на Земле места, достижение которых делало человека свободным автоматически. У европейцев Нассау, у американцев Запад, у русских Дон. С Дона, говорят, выдачи не было. Добежал до Дона и свободен, вот тебе целинная степь — паши. Но нет больше на Земле никакого места, достижение которого автоматически делало бы человека независимым. Нет никакого Дона. А в местах, где обретаемся мы теперь, права наши птичьи, виды на жительство наши временные, банковские счета наши могут быть закрыты со дня на день без объяснения причин, то есть все на свете государства продолжают как бы признавать нашу принадлежность государству российскому и тем делают небессмысленными российские законы, позволяющие штрафовать нас за оскорбление российского тирана и его армии.
И всего сто лет назад, говорят — да и не говорят, а видел этот документ я своими глазами, — был нансеновский паспорт, бумага, не дающая обладателю ее почти никаких прав, но подтверждающая его безусловный разрыв с российским советским людоедским государством. К сожалению, нет теперь и нансеновского паспорта. И это обстоятельство позволяет жестокому российскому государственному куколду считать беглых нас до сих пор своими крепостными и выдумывать для нас наказания.
И эти драконовские законы не бессмысленны, весь мир их небессмысленность исподволь признает.
Если бы в море, у которого я теперь живу, попалась бы мне золотая рыбка, то попросил бы я у нее три чуда — Юрьев день, когда можно легально менять подданство, теплую реку Дон, с берегов которой нету выдачи, и нансеновский паспорт, признаваемый хотя бы десятком приличных стран.
