Для всех жителей Украины и многих жителей России жизнь разделилась на «до» и «после» 24 февраля 2022 года. Вы родились в Украине, живете в Израиле, пишете на русском и иврите. У вас такой водораздел был?
Абсолютно. 24 февраля полностью переломило мою жизнь. И мне довольно трудно объяснять это многим израильтянам. Трудно объяснять, почему ты, израильтянка, живущая в Израиле, так реагируешь на события, происходящие с двумя другими странами. Но, конечно, это изменило мою жизнь навсегда.
Я слежу за вашими соцсетями. После начала путинского вторжения в Украину у вас там только арт- и прочие рабочие проекты, никакой лирики и «котиков». Почему?
Я ни в коем случае не считаю, что так должен решить еще кто-нибудь, но я решила для себя так. Я сейчас попытаюсь сформулировать то, что решила для себя, приличными словами: моей политикой в отношении собственных высказываний стало «Меньше трындеть, больше работать».
Для меня самые пронзительные ваши работы, что появились после 24 февраля, — «Пять икон про войну». Как они родились и будет ли продолжение?
Спасибо вам большое. Они появились после того, как стало известно про Мариуполь, про Бучу, про то, что происходит в Купянске. Это были очень тяжелые работы для меня. Я не думаю, что у них может быть какое-то продолжение. Это были пять работ, сделанных за несколько дней. Очень быстро. Я долго их придумывала, а потом они быстро сделались. Я не очень могу себе представить, что я в состоянии войти в эту воду еще раз. У меня до сих пор очень сложные чувства по поводу этих работ. Мне больно от них. Я рада, что я смогла их сделать, но я не думаю, что я смогу подойти к этому еще раз так близко.
Вы делаете очень необычные ювелирные украшения. Почему ювелирка? Ведь воюет Украина, воюет Израиль. Казалось бы, война — это не время для ювелирных украшений.
Это просто моя работа. Это работа, которая приносит мне много радости, но это работа. Мне после 24 февраля труднее работать маркетологом по целому ряду причин. Ювелирка оказалась способом зарабатывать на жизнь. И я страшно благодарна моим заказчикам за то, что они дали мне такую возможность.
Да, я вижу, что вы делаете все больше и больше ювелирных украшений, то есть очевидно, что они хорошо продаются. У вас есть ответ, почему?
Мне кажется, что ответ на этот вопрос надо искать у моих заказчиков. Это история про доверие, я за нее страшно благодарна.
Кажется, самый масштабный ваш проект, который вы запустили после начала полномасштабного вторжения России в Украину, — ROAR, Resistance and Opposition Arts Review, вышло уже 13 онлайн-номеров журнала. Насколько отличается сейчас ROAR от того, как вы его себе представляли изначально?
Да, довольно многое изменилось. И многое изменилось прямо сегодня, потому что за пять минут до нашей встречи вышел 13-й номер, и он уже не такой, как 12-й. Во-первых, ROAR в какой-то момент поменял название. Он назывался Russian Opposition Arts Review. Сейчас называется Resistance and Opposition Arts Review, потому что мы печатаем материалы не только на русском языке.
С сегодняшнего дня [у нас появилась] «основная» версия, а не «украинская/русская», потому что мы приняли решение, что мы снимаем ограничения по языкам оригинала, на которых мы готовы публиковать материалы. Мы готовы издавать тексты на любом языке, если они подходят под нашу задачу и нашу тематику. Это страшное решение, потому что вдруг это будут языки, которыми не владеет никто в редакции? Но мы приняли решение, что сегодня у нас есть возможность искать специалистов, владеющих разными языками, мы как-то справимся. Нам дорога возможность работать с очень разными языками, с очень разными авторами, и нам очень интересно и важно попробовать.
Когда мы начинали, мы не знали, во что мы вступаем. Я на Новый год некоторым своим друзьям и коллегам в редакции сделала в подарок серебряные браслеты, на которых написано «Всего-то пару номеров». Потому что мы закладывались на всего-то пару номеров. Мы не думали, что их будет 13, мы собираем 14-й. Это ужасно тяжело. Мне легче всех. Я всего лишь работаю с авторами и собираю материалы. Тяжелее всех моим коллегам в редакции, которые потом работают с ними. Это огромная, невероятно тяжелая работа. И они держатся. Я не знаю, как они это делают. Но мы правда не ждали, что это будет так долго. У нас же цель — закрыться. Все надеемся, что мы вот-вот закроемся. Но пока что не получается.
Кстати, как вы находите авторов и насколько у вас большая команда?
В ROAR мы все волонтеры, у ROAR нет спонсора. Команда ROAR пугающе для меня большая. Учитывая, что мы выходим на разных языках, это переводчики, корректоры, редакторы, команда выпуска… Я очень боюсь кого -то забыть, но вроде бы я перечислила основные команды. Мне кажется, что мы достигаем в размерах, я боюсь сказать, 150 человек. И это не считая авторов.
Вы считали, в каких странах живут ваши авторы?
Нет, это бессмысленно. Везде. У нас есть ядро авторов, то есть постоянные авторы, и есть авторы, которые появляются в [одном] номере, уходят, возвращаются к нам через несколько номеров. В каждом номере есть новые авторы.
И мы же не знаем, кто нам пишет. Я уверена, что есть известные авторы, которых мы не распознаем, потому что они пишут под псевдонимами. Есть совсем молодые авторы, которые явно пишут впервые, ставят первые эксперименты с нами. Есть очень разный пул авторов. И все это ужасно страшно, Саша. Ужасно страшно мне, как человеку, который с авторами работает, что-то прекрасное пропустить. Мой главный страх не в том, чтобы взять слабый материал, это абсолютно нормально. А пропустить что-то, не распознать что-то сильное, важное, вот этого я боюсь всегда ужасно.
Многим авторам приходится отказывать?
50 на 50. Мое чувство, что 50 на 50.
Авторы тоже не получают гонорары?
Нет, нет, у нас вообще не крутится ни копейки денег.
А есть ли такие авторы, которых бы вы хотели привлечь, но по тем или иным причинам пока не получилось?
Я не думала об этом. Конечно, мне хочется привлечь любого сильного автора, которого я знаю. И у меня есть рассылка, которую я отправляю раз в номер, то есть раз в два месяца, к кругу авторов, которых я люблю и ценю. И кто-то из них нам пишет, и кто-то из них нам не пишет. Но я не теряю надежды.
Когда началась война, вы рассказали мне о своей замечательной идее: запустить канал новостей для подростков 12–14 лет, который будет рассказывать им доступным языком правду о том, что происходит в России. Я рад и горд за вас, что несмотря на все проблемы, вам удалось создать «Новости-26» и продолжать его развивать. Отличный проект! Но подписчиков у него явно меньше, чем он заслуживает. Чего не хватает?
Рук и денег. У нас есть прекрасный спонсор, который дает нам небольшую сумму, позволяющую мне платить зарплаты журналистам и получать крошечную, поверьте, крошечную зарплату и немножко поддерживать этот канал. Но нам не хватает денег на продвижение совсем-совсем-совсем.
Мы сейчас взяли еще одного журналиста, этим наши возможности полностью исчерпались. Я остаюсь без зарплаты. Это абсолютно нормально, меня это вообще не волнует. Но денег на продвижение у нас нет.
Сейчас будем искать человека, который будет получать зарплату из моих личных денег. Чтобы продвигать «Новости-26». Но не только этот проект. Так что можно считать, что на этом проекте он будет волонтером. Я рассказываю все как есть, чтобы не было никаких недомолвок. Мне кажется, это очень важно.
У нас сейчас чуть больше 5000 человек в канале. Мне кажется, что нам есть куда расти, и расти невероятно. Я знаю, как, но на это нужны руки. Нам нужны деньги на руки — не деньги на то, чтобы вкладывать их в рекламу. Я умею играть в низкобюджетный маркетинг, это моя специальность: когда ты не тратишь деньги, ты тратишь человеко-часы. Мы сейчас взяли еще одного журналиста. Я очень верю в этого человека и в нашу команду вообще. Очень хочется, чтобы это работало, потому что миссия, которую мы взяли на себя, кажется мне важной.
В России вы «иноагент». И — о чудо — продолжаете там издаваться. Последнее ваше произведение, «Тетрадь Катерины Суворовой», вышло в издательстве НЛО в мае 2024 года. Как это удается?
Просто НЛО — герои, они взяли и издали книгу «иноагента». Они мои кумиры.
Могу ли я спросить: а гонорары вам выплачивают?
Безусловно, НЛО выплачивает мне гонорар.
То есть в общем все почти как в нормальной жизни. Кроме обложки.
(Смеется) Да, кроме обложки с пометкой об «иноагентстве».
Современное российское законодательство, ограничивающее свободу слова и мнений, устроено так эластично, что пишущие в России — журналисты и, полагаю, писатели тоже, — вынуждены заниматься самоцензурой: вот про этого человека писать точно нельзя, а эта тема вроде еще не под запретом, но тоже пограничная, ее тоже лучше не трогать… У вас возникает эта проблема, когда вы пишете на русском для российского журнала или издательства?
Все строго наоборот. У меня последние два романа написаны после начала полномасштабного вторжения. Один роман называется «Бобо», который прямо совсем про эту войну. И который я просто не издавала, чтобы не подставлять издателя — я просто выложила его к себе на сайт.
И там ни о какой самоцензуре речь не могла идти. И с «Катериной» было то же самое. Я написала ее, а потом спросила НЛО, как они смотрят [на то, чтобы издать]. И они сказали: «А давайте». И мы ее издали. И это все. Если бы в НЛО сказали «Это опасно для нас», я бы отдала его кому-нибудь, кто не в России. Но просто с НЛО у меня многолетняя любовь, и не спросить их я не могла.
Эта ваша «иноагентская» книга, она лучше или хуже продается по сравнению с вашими предыдущими произведениями?
А я совсем не знаю, потому что у меня есть странная идеосинкразия. В тот момент, когда книжка выходит из печати, я теряю к ней всякий интерес. Мы расстаемся с ней. Мои отношения с ней закончены, видимо, считает мое бессознательное, и мы больше ничем не можем помочь друг другу.
То есть вы не следите за тиражами, за продажами, это вас уже не интересует?
Нет. Вплоть до того, что я не открываю авторские экземпляры. А отдаю один родителям, остальные разбирают друзья, и на этом все. У меня нет моих книжек.
В вашей жизни и вашем творчестве есть еще одна война, которая началась с нападения «Хамас» 7 октября 2023 года. Вы видите что-то общее в режиме ХАМАС и в режиме Путина?
С одной стороны, конечно. Стремление к тотальному контролю. Это не отнимешь. Милитаризацию. [Стремление] к насилию. С другой стороны, мне кажется, что такие [сравнения] — непродуктивные. Это уплощает оба разговора. Они заслуживают отдельной дискуссии каждый.
Вы писательница, художница, преподавательница, ювелир, маркетолог. Я не буду вас спрашивать, где вы находите на все на это время, но как вы расставляете приоритеты?
Вы перечисляете эти вещи, а я не чувствую себя никем из этих ребят. Я чувствую себя таким частным лицом, которое встает в 4 утра, просыпается от физической боли и что-то делает все время, чтобы быть занятой. И поэтому разговор о приоритетах очень сложный для меня.
Я пытаюсь пытаться быть хорошим человеком. Быть близким человеком для моих близких.
Всё остальное — каждый день есть что-то, что надо делать, чтобы кого-то не подвести.
Если бы был волшебный мир, в котором можно было бы не чувствовать боль и не чувствовать усталости и 24 часа делать то, что тебе хочется, то это были бы тексты и картинки. Но есть долг, и есть работы, и есть обязанности, и ты стараешься жонглировать шариками, ничего не уронить.
Да, я еще одну вашу ипостась не упомянул — что вы босс, патрон и предпринимательница. Ответственность за своих людей вы чувствуете? Она давит на вас?
Ювелирку я делаю одна, у меня нет подмастерья. Я все делаю руками, вот ювелирный станок.
По отношению к команде ROAR я не чувствую себя боссом, я чувствую себя человеком, которому делают одолжение. Собралась команда, и она делает мне одолжение, делая со мной проекты.
Я испытываю немыслимую благодарность и очень боюсь, что всем надоест и все разбегутся. Такая ловушка. Я боюсь подвести всех все время, запороть сроки. Моя задача — помогать им делать их работу. И в этом смысле я такой «подай-принеси» все время.
Мое дело — и в ROAR, и в «Новостях-26», — не задерживать, не сбивать людей с рабочего процесса. Вот это я имею в виду, когда я говорю, все время есть обязанности, чтобы никого не подвести. Я имею в виду обязанности перед заказчиками по ювелирке, я имею в виду обязанности даже с текстами. Ждут редактуру, ждут корректуру с картинками, ждут, что работы будут отправлены на выставку, маркетинговые клиенты ждут документы и разработки вовремя. Есть люди, с которыми ты работаешь, и ты перед ними держишь обязательства.
А если бы был волшебный мир, где кролики какают бабочками, я бы только рисовала и писала тексты. И быстро сошла бы с ума. Так что очень хорошо, что я занята разным. Мне нельзя жить в мире [только] с текстами и картинками, я там быстро еду умом.
Мой последний вопрос про вашу «Странную лавочку Мазезе». Кстати, «Мазезе» что-то значит?
Да, на иврите это вопрос «Что это такое?». Так дети показывают на неизвестные предметы и спрашивают: «Ма зе зе?»
Я так понимаю, вы там сами продаете свои работы?
Лавочки физически уже нет, она была немножко какое-то время. Мне помогает моя коллега Маруся. Она занимается всей логистикой, всей упаковкой, всей перепиской с клиентами. Я только сижу и делаю вещи. И еще, если я что-то напортачила в сроках, я лично пишу клиентам и извиняюсь.
Какой лучший комплимент вы слышали от клиента?
У меня есть кольца, на которых написано «Решено». Это кольца для людей, которые приняли какое-то сложное решение или пытаются его принять. И нам написал человек, которому это кольцо помогло переехать из страны в страну. Очень страшно, но очень-очень ценно.
«Пять икон про войну» будут показаны на выставке антивоенного и антитоталитарного искусства «Artists Against the Kremlin», организованной The Moscow Times, галереей All Rights Reversed и арт-центром De Balie в Амстердаме с 3 августа по 3 сентября 2024.
