Публикация подготовлена медиапроектом «Страна и мир — Sakharov Review» (телеграм проекта — «Страна и мир») на основе интервью, которое взяла редактор YouTube-канала »Страна и мир» Вера Рыклина.
Сложно говорить о социологии: одни старались не обращать внимание, другим признаки надвигающейся катастрофы не казались значимыми, третьи видели тенденцию противостояния и роста гражданского общества как некоторую гарантию от самого страшного сценария.
Гарантия не сработала. Власть, со своей стороны, тоже долго готовила себе страховки: сознательно деполитизировала общество, уничтожала и акторов, и саму идею протеста. Эти усилия оказались продуктивнее, чем усилия сопротивления.
Архив для будущего
После начала войны мы создали Архив независимых медиа постсоветской России (Russian Independent Media Archive — RIMA). Это библиотека, позволяющая понять, что произошло с Россией, как мы допустили диктатуру и не заметили надвигающейся войны. Архив позволяет переосмысливать постсоветскую историю последних десятилетий.
Постсоветскую историю можно изучать разными способами. Мы выбрали делать это через медиа. Работать в других архивах — государственных или ФСБ — мы не можем и неизвестно когда сможем. А СМИ — самая подробная летопись событий, мнений, фиксатор цайтгайста (духа времени), настроений и смыслов. Исторический архив медиа позволяет сохранить недавнюю историю и ее изучать. Впервые одному из авторов этого текста захотелось фиксировать исторические события во время дела Ходорковского: тогда мы выписывали имена судей, чтобы их не забыть. И с тех пор многое стараемся запомнить.
Кроме того, этот выбор был продиктован и техническими обстоятельствами. Один из нас (Анна) работает в медиа, и этот путь казался логичным. Заявка на этот проект была подана 1 марта 2022 года, когда стало понятно, что независимые медиа не смогут дальше работать в России — придется либо прекращать работу, либо, согласно цензурным правилам, не называть войну войной и зачитывать сводки Минобороны РФ в прямом эфире.
Медиа стали блокировать одно за другим, признавать иностранными агентами, назначать нежелательными организациями — эти процессы начались еще до февраля 2022 года и, как мы сейчас понимаем, были частью подготовительных предвоенных маневров. Когда медиа прицельно убивают, архивы оказываются забытыми — если журналистам надо спасать свою жизнь или переезжать, пытаться работать снова, на сохранение архивов их просто не хватает. Кроме того, есть простой финансовый вопрос: если у медиа начинаются проблемы с деньгами, то, конечно, основная ставка журналистов будет сделана на продолжение работы здесь-и-сейчас, а не на сохранение архивов. И здесь им нужна помощь.
Судьба многих институтов путинской России — это весьма печальная история. Это история удушения, гибели или «непроявления» этих институтов. А независимые медиа — это так или иначе, с поправками и оговорками, но история успеха. Ни государственное давление, ни цензура оказались не в состоянии до конца уничтожить свободную прессу.
Каким-то волшебным образом российские журналисты свою работу делают хорошо.
След от хорошо документированных событий
Это продемонстрировала и война: российское общество сделало явно недостаточно, чтобы ее предотвратить. Провалились просвещение, образование, гражданские инициативы, в целом мирный протест. Но журналистика со своими задачами справилась. Медиа продолжают говорить о важном, доносить информацию до читателя и зрителя. Самые значимые тексты, которые сейчас выходят на русском языке, — журналистские тексты. В последние 15–20 лет именно СМИ фиксировали самое важное и рождали значимые смыслы.
Методы работы у историков и журналистов в чем-то похожи. Часто историки и журналисты делают одно и то же, но с разными скоростями. Например, расследования, которые произвели журналисты The New York Times в Буче, использовали методы установления истины, идентичные методам историков. Когда мы описываем события и устанавливаем факты, инструменты истории и журналистики очень близки.
Дальше появляется вопрос о теоретической рамке, об описании контекста и интерпретации. Тогда инструменты расходятся: журналисты редко занимаются такими обобщениями, оставляя это публицистам. А у историков есть задача посмотреть на большое количество материала и предложить интерпретацию. Историкам нужно время. Но когда мы имеем дело с ситуацией войны, времени нет ни у историков, ни у журналистов. Мы должны работать с тем, что есть, и максимально быстро.
Работа с тем, какой след оставили недавние события, часто вызывает потрясение от того, что все слова, оказывается, уже были сказаны. «Все уже давно было понятно». Зафиксированный в медиа факт катастрофы не привел ни к чему. Сложно описать, каким образом существовало это двоемыслие: знание и одновременно незнание. Или знание — и в то же время возможность продолжать существовать в этой стране, приближающейся к катастрофе. Для одних это было умение не концентрироваться на все более тревожных знаках и быть «вне политики» (в этом случае власть идеально добилась своих целей). В других случаях ошибочным оказался расчет на сопротивление и гражданский потенциал.
Один из авторов этого текста (Илья) сейчас пишет книгу, которая должна рассказать об истоках путинской диктатуры и войны, о том, как они стали возможными. Откуда это общественное умение закрывать глаза? Ведь это делал весь интеллектуальный класс, с которого больше спрос: журналисты, историки, просветители. Вероятно, это феномен двойной социальной и культурной жизни. С одной стороны, мы оценивали, анализировали, понимали, что происходит. А с другой стороны, — жили параллельной от этих суждений жизнью, как будто эти выводы не имеют значения. Как будто все знаки и признаки надвигающейся катастрофы существовали не в этой, а в какой-то параллельной реальности. Одновременно с тем у многих была иллюзия, что именно альтернативная реальность обретет свою силу и будет противостоять официальной политической воле.
Мы обсуждали усложнение этической перспективы. Мы думали, как правильно должно быть устроено образование. Как будто не понимали, что образование скоро вообще закончится. Мы пытались осваивать и наполнять смыслом пространство, которое у нас оставалось. Понимали, что оно постоянно сужается, но почему-то не брали это в расчет. Или брали, но, не имея возможность менять политическую систему, пытались менять все вокруг нее.
Еще одна возможная причина этого двоемыслия — или просто возможности все видеть и продолжать существовать — это вера в неизбежность исторического прогресса и развития, которая сформировалась и поддерживалась после распада Советского Союза. На ней основан наш юмор. Мы всегда смеялись над условным Дугиным, а путинскую элиту считали смешными фриками, персонажами из анекдота.
Ошибка нашего поколения
Наверное, кто-то из нас ощущал уверенность, что весь этот абсурд закончится каким-то чудесным образом. По-другому просто не может быть: он должен раствориться в тумане. Это главная ошибка нашего поколения или какого-то круга из него. Мы действительно считали, что Россия будет нормальной. Мы верили, что это неизбежно. В конце концов, мы все стали свидетелями крушения СССР как нежизнеспособной системы, мы знали логику «это было навсегда, пока не кончилось» — и невольно переносили ее на текущую ситуацию.
Последовательное уничтожение свободных медиа, загон серьезной политической аналитики в маргинальное гетто осуществлялся властью довольно последовательно — началом этой вполне осознанной активной политики было закрытие НТВ, газеты «Сегодня» и журнала «Итоги». Другое дело, что нежелание идти на баррикады, возвращать к жизни диссидентскую риторику и снова осознавать собственную уязвимость останавливали общество от того, чтобы сразу же и радикально реагировать на противоправные действия. Гораздо проще было назвать конфликт вокруг НТВ спором хозяйствующих субъектов, бизнес-разборками, в которые не надо лезть. Как ни странно, это позволяло сохранить в себе ощущение агентности и независимости. Это не опять «они с нами что-то сделали», а чисто бизнес, ничего личного.
Усилия власти по деполитизации были вполне успешными. Спрос на качественную прессу, на серьезную политическую аналитику в какой-то момент был довольно силен в обществе, но затем люди стали предпочитать желтые газеты и развлекательные шоу. Если закрыли нелояльный власти телеканал и никто не воспринимает это как посягательство на институт свободы слова и независимой журналистики, то логично переключиться на КВН.
Социальная история — это всегда собрание множества факторов, и часто мы не можем сказать, какой из них наиболее значимый. Но некоторые из них мы можем зафиксировать. Например, к 2000-м годам сильно поменялась природа медиа в сравнении с позднесоветской эпохой и постсоветским временем. Репутация и моральный вес перестроечной российской журналистики, скорее всего, были органично связаны с общей атмосферой того времени, со спросом на свободу и правду. Либеральные издания — «Новый мир», «Огонек», программа «Взгляд» — вышли на очень широкую аудиторию и внезапно оказались мейнстримом.
Но по разным причинам они не смогли удержать это внимание. Это произошло еще до того, как их стали напрямую мочить власти. Одна из главных причин — деполитизация. Она начала охватывать общество все сильнее и сильнее. Людей, продолжавших интересоваться и заниматься политикой с демократических и либеральных позиций, называли демшизой. А нежелание существенной части общества ассоциироваться с этими людьми оказалось сильнее других гражданских мотивов.
Можно объяснять это пойманным в 1990-е годы ощущением агентности: хорошо быть циничным политтехнологом и делать политиков своими руками. Или растить свой сад и возводить свой стартап, всеми силами уходя от признания собственной бесправности. Это только одно из возможных объяснений этой деполитизации, их точно гораздо больше, для разных людей эти механизмы работают по-разному.
Так или иначе, в 2000-х годах политика стала считаться скучным делом, а общественно-политические медиа — чтением для узкого круга людей. Вот репортаж из Чечни: там все страшно и бесперспективно. Зачем нам это читать? Клоуны в Думе опять подрались. Для многих частью этого же процесса оказалось и протестное движение: опять кто-то шумит, чего им только не хватает? В то же время «нормальные люди», не интересующиеся политикой, строят «нормальную Россию»: развивают бизнес, выстраивают культурные пространства. В приватную жизнь никто не лезет, и она постепенно улучшается. А политика тут как будто не при чем.
Именно такие установки в конечном итоге и привели нас и Россию к войне.
