Этот убыток, весьма накладный в том числе для бюджета, ставит и более общий вопрос — об эффективности торгово-ресурсных войн. Торговая война, начатая в середине 2021 г. (когда в условиях восстановления европейской экономики после пандемии «Газпром» ограничил предложение, сохранив поставки на уровне, близком к пандемийному) имела политические цели, но велась с помощью экономических инструментов.
Ее последствия имеет смысл разделить на краткосрочные и долгосрочные.
Что мы видим сегодня?
Во-первых, вместо прибыли «Газпром» получил значительные убытки.
Во-вторых, в Европе рост цен на энергию и инфляция резко ускорились, а экономический рост замедлился. Экономика еврозоны, как и Великобритании, выросла всего на 0,5% в 2023-м. В некоторых странах экономика сократилась, в их числе оказался и экономический лидер Европы — ВВП Германии потерял 0,3%. И хотя приписывать все потери исключительно влиянию «Газпрома», прекратившему поставки, вряд ли разумно, газовая война, безусловно, ударила по Европе. Оценки совокупных потерь немецкой экономики из-за отказа от российского газа варьируются от 1% до 3% ВВП. Наконец, третий и главный вывод: Европа не изменила своего политического курса.
Что мы увидим в будущем?
Разговор в черно-белых тонах о том, будет или нет «Газпром» присутствовать на европейском рынке, стоит сменить на более цветистый. Какую роль сможет играть на европейском рынке «Газпром» в ближайшие 10–20 лет? Он полностью исчезнет с рынка Европы? Он полностью восстановит свои позиции? Цифры показывают, что если в 2021 г. доля трубопроводных поставок из РФ на европейском рынке превышала 40%, то в 2023-м она упала до 8%.
«Обнуления» «Газпрома» в Европе не произойдет. Выгоды от торговли с ним слишком велики. Рикардианская логика (по имени Давида Рикардо) выигрыша от свободной торговли неоспорима: РФ и Европе выгодно торговать. Сейчас эта торговля в значительной степени приостановлена, но потенциальные выгоды не исчезли, и экономики лишь ждут того момента, когда снова смогут торговать.
Так же трудно представить, что «Газпром» сможет полностью восстановить позиции. Во-первых, это крайне трудно политически: речь идет не только о выгодах торговли, но и о невыгодах зависимости от российского газа. Во-вторых, в Европе активно инвестируют в подстройку под изменившуюся реальность, например в создание альтернативных цепочек поставок топлива. Вместе с этими инвестициями у участников рынка снизятся и стимулы возвращаться к прежней зависимости.
С чем остается «Газпром» после торговой войны?
В краткосрочном периоде имеется убыток, некоторый урон европейской экономике и недостигнутые политические цели. В долгосрочном периоде — потеря прежних позиций, т. е. огромной доли на премиальном, понятном и комфортном европейском энергетическом рынке. В краткосрочном периоде «минус», в долгосрочном периоде «минус». Это трезвая оценка газовой войны.
Ее неудача ставит вопрос об общей эффективности подобных войн. Шантаж с помощью газовой или иной торговой «дубины» теоретически может сработать в ситуации низких рисков для обеих сторон и незначительных потрясений или конфликтов. Тогда дубина кажется относительно грозным оружием, поскольку потенциальные уступки относительно невелики, и покупателей того же газа можно заставить пойти на них. В ситуации высоких рисков и глобальных шоков (а сейчас речь ни много ни мало о войне в Европе) газовая дубина показала свою несоразмерность. Да, Европе пришлось понести некоторые экономические потери. Да, повышенная инфляция пару лет. И собственно, все…
Но многим наблюдателям и участникам рынка изначально так не казалось. Газовая дубина считалась мощным инструментом принуждения. Почему? Рискну предположить, что ее владельцы, то есть российские власти, ошибочно рассуждали в терминах больших, агрегированных объектов. В целом «газ», в целом «экономика Европы». Эти темы доминировали в риторике российских властей. Такие рассуждения, как знают макроэкономисты, часто приводят к ошибочным выводам.
Об эффективности рынка
На самом деле экономической реакцией на газовую войну является не поведение «вообще Европы» (или — популярно в РФ — «вообще Германии»). Подстройка происходит на микроуровне. В условиях глобальной экономики можно купить газ у другого поставщика. Можно не покупать газ, а найти другой источник энергии. Можно заменить оборудование на более эффективное. Говоря экономическим языком, микроэластичности оказались совершенно иными, чем думали власти. Европейские предприниматели, сами, индивидуально, исходя из своего интереса, подстраиваются под новую ситуацию. В той же Германии, как выяснили авторы очень глубокого исследования, общее промышленное производство «отделилось» от производства в энергоемких секторах (где действительно наблюдался значительный спад). Они показали ключевой механизм внутренней подстройки к газовому шоку — гибкость рыночной системы на микро уровне, то есть на уровне предприятий и фирм.
Ирония в том, что власти РФ, недооценив эффективность рынка, сами воспользовались ею — усилиями десятков тысяч российских предпринимателей, подстроившихся к санкциям. Европейскому бизнесу они почему-то отказывали в той же гибкости. Трудно понять, как можно было верить в то, что предприниматели РФ смогут на микроуровне подстроиться к санкциям, а европейские окажутся неспособны подстроиться к ограничению поставок на пусть важном, но отдельном рынке. Наверное, в это просто очень хотелось верить.
Этот урок стоит выучить: инструменты экономического принуждения, которые кажутся их обладателям мощным орудием, могут оказаться бесполезны (или почти бесполезны) в достижении политических целей. Разговор о том, что политика Газпрома «нанесла урон» европейской экономике, почти бессмыслен, равно как и заявления, что «санкции против РФ вполне эффективны», поскольку «в РФ высокая инфляция и запретительные ставки». Это не критерий оценки эффективности политики. Цели были политическими. Действия — экономическими. Урон — лишь способом добиться политической цели. РФ не переменила своей политики — таков результат санкций. Европа не переменила своей политики — вот результат газовой войны. В обоих случаях цель не достигнута.
Бессмысленная политика
Конечно, можно возразить: «Да, политика Европы или РФ внешне не переменилась, но если бы мы не ввели те или иные меры (санкции, ограничения торговли), то она была бы еще менее выгодной для нас». Этот аргумент на сегодня представляется мне не очень убедительным, поскольку с его помощью можно бюрократически защищать абсолютно любую политику или действие. Мы не можем увидеть альтернативную реальность (ее можно попробовать построить лишь в экономических моделях, где история знакомится с «если»), в которой санкции не введены или газовая война не начата. Соответственно, мы не видим, как повели бы себя Европа или РФ. Поэтому, хотя с одной стороны это соображение теоретически осмысленно, с другой — сегодня его достоверность невозможно проверить.
«Наша политика не достигла целей, но без нее было бы только хуже» — может быть. «Наш инструмент экономического давления действенен, а результата не видно не потому, что он бесполезен, а потому что задействован он мало» — может быть. Но в таких теоретических конструкциях «тяжесть доказательства» с объяснениями механизмов ложится на сторону, проводящую политику. Наблюдаемо лишь одно: ни та, ни другая тактика политических целей не достигла.
