Объяснение подсказано двумя прецедентами. Первый раз рейтинг Путина достиг 88% после того, как Россия победила в грузинской кампании 2008 года. Важно, что уже тогда за победой над небольшой грузинской армией россиянам виделась победа над грандиозной Америкой, которая эту армию тренировала и снабжала вооружением.
Второй раз на уровень 88% (и однажды даже 89%) рейтинг вышел после триумфального присоединения Крыма. Эта победа также воспринималась как двойная — над Украиной (не сильным противником) и над Западом, то есть опять-таки над Америкой как главной на Западе.
У России снова есть основа
То, что Россия сейчас (опять) воюет, что ее противник снова Запад во главе с США (а Украина — их пешка, не более) постепенно стало общепринятым в России. Но долгое время не хватало того, чего вначале ждали и в российских штабах, и в публике: быстрой и очевидной победы. В ожидании этой победы рейтинг, находившийся в конце 2021 года вблизи своих нижних значений (61-66%), в феврале вошел в особую зону в районе 80%. А поскольку победы все не было и не было, а ее ждали, он застыл в этой выжидательной позиции. Оказалось, к нашему удивлению, что россияне умеют не только долго терпеть, но и долго, больше двух лет, пребывать в надежде, ждать.
Ждуны дождались. С поля боя теперь сообщают если не о победах, то о продвижении российских войск вперед. За каждый километр продвижения там вознаграждают. И общественное мнение реагирует своим возрастающим одобрением действий В. Путина на посту президента и поддержкой курса, которым идет Россия (73% в марте).
Нелегко говорить об облегчении, с которым вздохнули довольно многие в нашей стране, когда определилось: да, война. Вздохнули: наконец все возвращается на привычные места, с которых нас сорвала эта горбачевская перестройка и эти ельцинские реформы. Снова ясно, что кругом враги и надо готовиться к войне с ними. Снова ясно, что это и есть основа нашей жизни — все то, что связано с войной, военным противостоянием.
Выразимся точнее: основа нашей общественной жизни, нашей жизни как граждан великой державы.
У литературы и искусства, у школы и вуза, у промышленности, у транспорта и сельского хозяйства снова есть цель — крепить военную мощь России. У тех, кто пришел на снова заработавшие оборонные предприятия, тем более, у тех, кто туда вернулся, теперь не только достойные заработки, но и понимание: не просто стоим у станка или домны, а куем щит и меч для Родины. А что может быть выше этого предназначения для рабочего человека! Рабочего, а не просто «работника».
И снова это: да, для удобства жизни мы сами делать почти ничего не умеем, приходится или терпеть, или покупать у тех, кто умеет. И это признание — не повод для огорчения, а повод для гордости!
В общем, состоялась адаптация к текущей ситуации. И во многом адаптация заключалась в возвращении к давнишним, фактически дедушко-бабушкиным шаблонам понимания мира и себя в этом мире.
Замечание
Автор понимает, что сказанное не описывает состояние сознания читающих эти строки. Он пишет для них — о других
Это фундаментализм
К этим стихийным ценностным сдвигам назад присоединяются специальные и организованные усилия по изменению содержания общественной памяти, по нивелированию и утаптыванию программ средней и высшей школы. Мощность систем убеждения и конформирования, использующих арсенал современных медиа, по общему признанию даже их критиков, велика.
Несогласные оказываются под сильнейшим давлением: часть из них покидает страну, часть лишается возможности говорить и часть отказывается от своих взглядов в пользу всеобщих. Доля несогласных и продолжающих публично это демонстрировать сокращается. Она не исчезнет, но она мала.
В плане идеологическом идет организованное ретро-движение, в плане политическом — экспансия. Если ни та, ни другая тенденции не прервутся в ближайшее время, Россия предстанет весьма интегрированным фундаменталистским целостным формированием. И вероятно она не будет одинока в мире, где фундаментализмы религиозные и светские, азиатские и европейские явно на подъеме. Они едины в своем стремлении уничтожить режимы иные — свободные, демократические. В остальном — мы знаем из истории — фундаменталистские режимы с неизбежностью агрессивны и будут сталкиваться друг с другом в непрерывных больших и малых конфликтах и войнах.
Антиутопии вроде оруелловской давно пророчили такую перспективу. Их авторы опирались на прозрения и догадки, а у нас есть перед ними печальное преимущество — мы наблюдаем вполне проявившиеся тенденции. И если эти авторы в основном показывали, во что превратили человеческое общество и человеков тоталитарные политические режимы, то мы имеем опять-таки невеселую возможность видеть, как наша публика и без понуканий от власти и пропаганды самостоятельно размещается в окопах холодной войны, казематах осажденной крепости. И требует: вольностей поменьше, законов посуровей, кар пожестче. Ксенофобия, в буквальном значении слова — боязнь чужого, чужих, становится ведущей общественной нотой. От этого прямой ход к массовой поддержке массовых же репрессий.
Не будем шевелить золу и угли собственной истории. Вспомним, что мы слышали о «культурной революции» в Китае. Там конечно орудовала их госбезопасность, но основные миллионы убитых граждан погибли от рук таких же, как они. И это не было гражданской войной. Общество собственными руками уничтожало в самом себе слишком грамотных, слишком умных, оказавшихся чужими массам малограмотных и не желающих размышлять.
В этой связи встают два важных вопроса.
Первый. Отмеченный многими фундаменталистский тренд в Евразии и Америках — это поветрие или серьезный поворот мировой истории?
Второй. То, что произошло с массовым сознанием в России, — кратковременное помутнение (продлится несколько лет) или изменение, которое сохранится в течение продолжительного времени (хватит на целое поколение или два)?
Вопросы сложноваты для газетной статьи. Детальную аргументацию здесь не развернуть. Но скажем то, что представляется самым важным.
Фундаментализм — неустранимая составляющая исторического процесса в современном мире, сопровождающая переход от устоявшихся традиционных форм общественной жизни к новым. Сама ее суть — реакция на переход. Общество, вовлеченное в процессы перехода, принимает (и как правило, переиначивает, подгоняет под свое понимание) что-то из пришедшего извне, из каких-то источников новых идей, практик, институтов. А то, что оно на данном этапе понять и принять не может, оно старательно отторгает, если удается — уничтожает. Чаще всего стремление уничтожить чужое/новое отыгрывается символически: источник инноваций и влияний проклинают, изгоняют, запрещают. Но иногда на него идут войной, направляя на него у него же заимствованное оружие.
Часто идеологическое сопровождение этих потуг конструируется из становящейся достоянием массового сознания смеси псевдонауки с псевдоисторизмом.
Эти процессы мы сейчас можем наблюдать повсеместно. И, к сожалению, не только у других, но и у себя в своей собственной стране.
Ответ первый
Итак, надо отвечать на первый вопрос: каковы перспективы фундаментализма на земном шаре?
Демократическая парадигма родилась в индустриальном обществе. Когда часть обществ (и часть общества внутри национальных обществ) устремилась в новую постиндустриальную сервисную и цифровую действительность, те, кто остались в прошлой эпохе, увидели, что их миру с его этикой, его понятиями должного и недолжного грозит списание с исторических счетов. Они хотят держаться за старый мировой порядок с его кажущимися ясными ценностями, ясными разделениями на нации и национальные интересы, правами большинства по отношению к меньшинствам и т. п. Но этот ретро-тренд вероятно пройдет как поветрие по западным странам и исчезнет, когда обнаружит свое угнетающее воздействие на экономику.
В исламском мире его потенциал значительнее, от него будут освобождаться одни общества, но он будет охватывать другие. (Можно полагать, что там мы являемся свидетелями фундаменталистской реакции на процессы глобализации, активизировавшиеся в конце ХХ, начале XXI в.) Вероятно сохранятся попытки его экспансии на территорию Запада/Севера с образование его новых очагов там. Но при всех амбициях покорить мир целиком, он останется локальным феноменом
Ответ второй
Вопрос второй, самый трепетный для нас: то, что сейчас захлестывает нашу страну — это надолго?
Упомянутый Китай показал умопомрачительный успех в развитии, лишь только затянулись раны, которые он сам себе нанес в бесчинствах «культурной революции». В элитах нашлись силы, которые резко переложили руль, в считанные годы сформировали слой менеджеров, местных организаторов привезенного из Европы и Америки производства. Процесс заимствования был основательно институционализирован, обеспечен законами и поддержкой со стороны государства. Сегодня Китай постепенно переходит от заимствований к собственному творчеству в сфере высоких технологий, начинает обгонять своих вчерашних учителей и заказчиков. Китай вышел на первые места и в космических исследованиях, и в технологиях электронной слежки за людьми.
Вопрос в том, есть ли в России элиты, которые, придя к власти, остановят движение в воронку демонстративной самоизоляции вкупе с демонстративной же экспансией, сумеют ли предложить миру от России что-то такое, чтобы найти для нее новое место в международном разделении труда, где главными игроками будут Америка, Китай, Европа — вместо не весьма почетной позиции в кампании международных изгоев, где главные игроки Иран и Северная Корея?
Если они есть, то в течение жизни одного-двух поколений будет возможно исправление того, что сделано со страной за последние годы.
Но нужно готовить эти поколения.
Такой инструмент, как «хорошая школа» является в этом процессе главным.
