Поддержите The Moscow Times

Подписывайтесь на «The Moscow Times. Мнения» в Telegram

Подписаться

Позиция автора может не совпадать с позицией редакции The Moscow Times.

Крым и не только. Внешнее как продолжение внутреннего: кризисы сохранили российскую власть

Десять лет с момента присоединения Крыма и Севастополя – повод поговорить, почему это произошло, оценить политическое наследие тех событий и понять, как они скажутся на нашей дальнейшей жизни.
Здание Верховной рады Автономной Республики Крым, контролируемое представителями самообороны русскоязычного населения Крыма в феврале 2014 г.
Здание Верховной рады Автономной Республики Крым, контролируемое представителями самообороны русскоязычного населения Крыма в феврале 2014 г. Алексей Павлишак / ТАСС

Если смотреть на ситуацию ретроспективно, велик соблазн подогнать прошлое под пропагандистские штампы, чтобы все произошедшее представить реализацией давно задуманного плана. Тогда придется предположить наличие у российской власти устойчивой и четкой идеологии и потрясающего умения выстраивать многолетнюю детальную стратегию. Неужели перед нами стратегические гении уровня не меньше галактического императора Палпатина?

Идеологическая аморфность, политическая всеядность

Но если не уходить в дебри конспирологии и не предполагать, что планы вселенских или всероссийских заговоров вынашивались годами, — а просто руководствоваться тем, что мы сами знаем из многолетнего наблюдения за российской властью и взаимодействия с ней, картина выйдет совершенно иной. Единственная идеология, которая есть у российской власти, извините за тавтологию, — бесконечное удержание самой этой власти.

Никакой иной идеологии мы обнаружить не можем ни в текстах, ни в лозунгах. Это обычный персоналистский режим, апологеты которого могут сообщить миру только одно: «Нет Путина — нет России». Именно идеологическая аморфность и политическая всеядность, когда внутри одной и той же власти есть люди самых разных взглядов, и позволили сложиться этому корпоративистскому конгломерату номенклатуры разных уровней, объединенных целью пролонгации своего статуса и привилегий, где издержки (риски) конфликта с системой существенно выше, чем утрата части амбиций при интеграции внутрь системы. Если выгоднее оставаться в системе, чем с ней бороться, любой представитель элиты будет работать на сохранение системы.

Все остальное — гарнир, цепочка тактических действий, ограниченная исключительно конкретной политической ситуацией внутри страны и вне ее: российская власть делает все, что может себе позволить, и только для того, чтобы сохраниться и укрепиться.

Многие мировые политики тоже много чего могли бы совершить, исходя из своих исторических представлений и обид, следуя своим политическим вкусам — если бы можно было беспрепятственно нарушать международные нормы и правила, если бы политическая ситуация могла бы им это позволить. Но рамки, в которых они находятся, внешние и внутренние, не позволяют им развернуться на «полную катушку». Поэтому ответ на вопрос, как стал возможен вначале 2014 год, а за ним и 2022, кроется в том, что это случилось, так как не произошло ничего внутри и вне страны, способное остановить политическую экспансию российской власти, ограничить ее. Конечно, принятые и в 2014, и в 2022 решения базировались на политических мифах, комплексах, исторических представлениях. Но эти мифы и обиды существовали давно, похожие мифы и обиды есть во многих странах и сами по себе к подобным решениям и действиям не ведут.

Создать новый кризис

Внешняя политика в таких условиях — не идеология и не изначальная цель, а лишь способ решения внутренних проблем, мешающим власти самосохраниться. Как известно, лучший способ решить кризис — создать новый кризис, полностью отвлекающий от прежнего, полностью ломающий политическую повестку и все стратегии противников и оппонентов. Грубо говоря, это сценарий, когда в ходе шахматной партии вместо ответного хода фигурой по правилам игрок просто ударяет противника шахматной доской по голове. (Виктор Корчной так однажды «сыграл» против Тиграна Петросяна.)

Россия тут не уникальна, примеров огромное количество: это и Фолклендский кризис в апреле–июне 1982, созданный военной хунтой Аргентины в попытке продлить свою власть; это попытка военного переворота на Кипре, приведшая к разделению острова на две части, инспирированная слабеющей греческой военной хунтой в 1974; это недавний референдум в Венесуэле на тему присоединения к ней «региона Эссекибо», большей части соседней Гайаны, в попытке усилить позиции Николаса Мадуро под президентские выборы-2024… Внешний кризис, созданный для «преодоления» внутреннего рождает широкий набор последствий: от роста рейтинга на теме «патриотизма» до оправдания различных чрезвычайных мер, включая репрессии.

Присоединение Крыма и Севастополя весной 2014 окончательно сломало протестный тренд, начавшийся в 2011–2012 годах.  Сильнейшим ударом по внесистемной оппозиции стало в феврале 2015 убийство Бориса Немцова. Иссякание «крымского эффекта» постепенно привело к новому росту протестных настроений, пик которого пришелся на конец 2018 и начало 2019 годов после президентских выборов-2018 и пенсионной реформы. «Ковидная» пауза 2020-2021 завершилась неоднозначными выборами сентября 2021 с резким ростом протестных настроений по многим регионам. Возникла новая потребность вновь сломать тренд и снова перевернуть шахматную доску.

Результат: разгромленная и деморализованная элита, не знающая и не понимающая, как сохранить себя в условиях спровоцированной внешней изоляции и множественных санкций, с одной стороны, и резко усилившейся «охоты на ведьм», с другой.

Измененная реальность

Но фарш невозможно провернуть назад, и спровоцированные потребностью властью  в самосохранении действия меняют реальность, в которой мы живем, ее невозможно откатить к некой дате в прошлом, создается новая норма. Присоединение новых территорий сопровождается перемещениями населения: те, кто не согласен с новой реальностью, уезжают и уже вряд ли вернутся, на их место приезжают сторонники присоединения из иных мест, все это ведет к структурной перестройке территорий. С каждым годом новая реальность костенеет, вернуться к прошлому становится все менее возможным, это уже утопия (особенно в случае с уже довольно плотно интегрировавшимися в Россию Крымом и Севастополем).

Но признать новую норму противники российской власти тоже не могут, так как в этом случае они ставят под сомнение правила игры в собственных странах или сообществах, что чревато для них еще большими новыми проблемами. Они тоже борются за свое политическое самосохранение. Итог: тупик и растущая изоляция российской политической системы, невозможность извне хоть как-то влиять на происходящее в России.

Политическая интеграция — это и взаимное влияние, чем меньше связей, тем меньше влияния. Обрубая связи с Россией, без разбору дискриминируя российских граждан, противники российской власти лишают себя возможности на что-либо влиять и, по сути, еще больше российскую власть укрепляют.

Что остается? Только время и ничего кроме времени. Прошлые ошибки не исправить здесь и сейчас. Власть вынужденно сменится сама: либо по естественным причинам, либо под грузом внутренних проблем, которые она не сможет решить. Только тогда у нас или наших последователей будет возможность сделать так, чтобы решение внутренних проблем через создание внешних стало невозможным.

Необходимы ограничение власти, система легальных сдержек и противовесов, реальная федерализация, создание институтов, которые Россия не смогла создать в 1990-е.

Но все это будет только потом, если мы до этого потом доживем.

читать еще

Подпишитесь на нашу рассылку