Владимир Путин подписал закон, позволяющий конфисковывать имущество у россиян, осужденных по статье о распространении «фейков» об армии (ст. 207.3 УК РФ).
Закон вносит изменения в Уголовный кодекс (УК) РФ и расширяет список преступлений, за которые может предусматриваться конфискация имущества. В их числе призывы к экстремизму (ст. 280), дискредитация армии (ст. 280.3), а также деятельность, направленная против безопасности России (это преступления, перечисленные в примечании к статье 280.4 УК — госизмена, шпионаж, неисполнение приказа и дезертирство).
Конфискация возможна для имущества, которое было получено в результате совершения преступлений. Эта формулировка и раньше содержалась в законе о конфискации, и именно она вызывает споры среди юристов. Одни отмечают, что согласно этой формулировке, чтобы что-то конфисковать, власти должны будут доказать, что этот предмет куплен на полученные в результате преступления доходы. Однако другие юристы считают, что уровень доказывания в российском суде слишком низкий, чтобы считать это препятствием.
«Чтобы иметь возможность назначить конфискацию по этой статье, суду придется обосновать корыстный мотив нашего „нацпредателя“. Ни один нормальный нероссийский банк не предоставит российскому суду никакой информации, но, допустим, просто сам факт того, что это не просто блог, а статья в медиа, будет приниматься за „корыстный мотив“, ведь всем известно, что в СМИ платят гонорары, — рассуждает юристка „Мемориала“ Наталья Морозова. — Следующий шаг — суд может постановить конфисковать деньги, полученные от этого преступления, и орудие преступления. Дальше будет новое судебное заседание по поводу невозможности конфисковать орудие преступления, „давайте конфискуем его стоимость из того, что есть (ст. 104.2)“».
По мнению юристки, если бы задумка депутатов состояла в том, чтобы просто отбирать имущество у тех, кто уехал из России и выступает против войны, для этого им следовало бы вернуть отмененную в 2003 году статью 52 УК, предусматривающую конфискацию имущества в качестве отдельного вида наказания. «Тогда бы это значило именно то, чего все так боятся. А именно — следователю и суду не надо было бы мучиться и что-то доказывать, а можно было бы автоматически включать эту меру в приговор», — заключает она.
По словам адвоката организации «Первый отдел» Евгения Смирнова, доказательством в суде часто считается справка от оперативного сотрудника, в которой некий силовик просто заявляет: «У нас есть оперативная информация», что тот или иной пост размещался из корыстных побуждений, и ничем этого не доказывает. «Туда можно написать что угодно, например: "По имеющейся информации деньги такие то получены таким-то человеком за участие в деятельности экстремистской организации"», — заключает он.
«Скажем, продали вы однокомнатную квартиру, добавили деньги и купили двухкомнатную, — приводит пример адвокат Алексей Прянишников в подтверждение слов коллеги. — Нет никаких гарантий того, что в случае возбуждения уголовного дела, например, за фейки о российской армии следователь не подсунет в дело справку-меморандум за подписью оперативного сотрудника ФСБ, в которой тот укажет, что деньги, использованные для доплаты за новую квартиру, получены преступным путём, о чём имеется оперативная информация, источник и способ получения которой засекречены. А нерадивый судья потом поверит этой справке и вынесет приговор. В целом, я думаю, уровень риска лишиться имущества на практике будет зависеть от персоны, привлекаемой к ответственности, и уровня резонансности дела. А размытые формулировки закона и отсутствие чёткого перечня имущества, не подлежащего конфискации, позволят правоприменителям применять этот дифференцированный подход на их усмотрение».
Смирнов отмечает, что «не видит больших рисков для недвижимости» — заявление о том, что некая квартира куплена на доходы от постов с «фейками об армии», выглядит слишком нереалистично. По его мнению, переживать стоит скорее за «наличные денежные средства, „сомнительные“ поступления на банковские счета, драгоценности». «Но в любом случае эта норма может применяться только к тем лицам, кто совершил деяния после принятия законопроекта», — говорит Смирнов, поясняя, что конфисковать имущество у тех, кто уже осужден за «фейки», по этому закону будет невозможно.
Адвокат Валерия Ветошкина считает, что угроза для недвижимости все же есть: если квартира куплена до совершения преступления, то УК позволяет конфисковать ее вместо другого имущества, нажитого преступным путем, если этого имущества нет или недостаточно. «Но если недвижимость единственная, то конфисковать ее нельзя», — отмечает она.
«В наше время сложно опираться на формулировки закона, потому что они иногда трактуются произвольно по желанию правоприменителя. Однако я думаю, что вероятность конфискации квартир за „фейки“ о российской армии крайне низкая, — считает юристка „Мемориала“ Мария Немова. — Но есть другие риски для имущества, связанные с преследованием по делам о „фейках“ и любых других преступлениях, которые могут быть наказаны штрафом или по которым могут взыскать компенсацию морального вреда, причиненного потерпевшему. По таким делам суд может наложить арест на имущество, чтобы обеспечить исполнение имущественного наказания или взыскания компенсации». Она также отмечает, что от этого защищено единственное жилье.
Пресс-секретарь Путина Дмитрий Песков назвал «беспочвенной» обеспокоенность из-за подписанного президентам закона. Он добавил, что мера о конфискации не имеет ничего общего с советской практикой. «Это можно сказать однозначно», — подчеркнул представитель Кремля.
Однако мнения юристов сходятся в том, что изменения в законе о конфискации нужны, чтобы запугать антивоенно настроенных россиян, уехавших из страны, — по данным «Первого отдела», большая часть дел за «фейки» возбуждается против уехавших. Юрист Алексей Прянишников советует тем, кто опасается, что им может угрожать дело по одной из этих статей, на всякий случай переписать оставшееся в России имущество на родственников или продать. «В целом, особенно если человек уехал из страны, держать в сегодняшней России в собственности сколько-нибудь значимое имущество — довольно опрометчивая модель поведения, поскольку риски его лишиться либо понести убытки велики. Особенно для критиков власти, кем бы они ни были, ведь если ранее политические дела были участью в основном политических или общественных деятелей, известных журналистов и блогеров, то сейчас жертвами преследований становятся разные люди, ранее вообще не замеченные в активизме», — заключает он.
