Нет, вы только не подумайте, что я выгораживаю тут Владимира Путина или Марию Львову-Белову — юридически они совершили, конечно, противоправные поступки, но тем-то и отличается война от мира, что сама по себе вся является противоправным поступком, временем, когда люди вдруг позволяют себе убийства, грабеж и насилие, всерьез называя их подвигами. Таким образом, противоправный поступок — похищение! — внутри противоправного поступка — войны! — оказывается иногда тем самым минусом, который, будучи положенным на другой минус, дает плюс.
Так Мария Львова-Белова к этому и относится, я уверен, — что значит преступница? Спасала детей из-под огня — разве это преступление?
Я руководствуюсь базовым журналистским инстинктом, я ищу истории.
Про вывезенных из Украины детей мне рассказали десяток потрясающих историй, каждая из которых потянула бы на шекспировскую пьесу или на еще один роман Чарльза Диккенса «Оливер Твист». Но по-человечески я понимаю, что нельзя навредить, нельзя вмешаться в хрупкий процесс возвращения, нельзя назвать имена и раскрыть узнаваемые обстоятельства.
Нет, еще раз — юридически все понятно, дети украинские, вывоз их из оккупированных территорий Украины в Россию есть похищение, военное преступление, они должны быть возвращены в Украину, но житейски… Житейски война — это время, вывернутое наизнанку, так что добро может стать злом, а зло добром.
Как их вывозили?
Бывало, что злонамеренно. Бывало, что российский офицер грузил автобус «нацистских волчат» и отправлял в Россию, где из них «выбьют нацистскую дурь». А бывало и наоборот, что российский офицер рисковал ради них жизнью, буквально спасал из-под огня (украинского), рассуждая в терминах «ничего не поделаешь, взрослые воюют, но дети-то тут при чем?» — и спасал.
В России бывало, что их распределяли буквально в исправительные лагеря, унижали, оскорбляли, запрещали говорить на родном языке, заставляли по утрам петь гимн страны-агрессора. А бывало, что любящая семья принимала вывезенного из Украины ребенка, старалась обогреть, обиходить, любить и найти родных, потерявшихся в многомиллионных потоках беженцев.
Как их возвращали? Тоже по-разному. Мне рассказывали историю про любящую и самоотверженную мать, которая в поисках сына проехала пол-Европы, пересекла четыре границы, явилась в Россию забирать свое чадо, получила в большом российском городе всю возможную помощь от местных органов опеки, а мальчик… отказался возвращаться!
Ему было скучно на родине с мамой, он не видел никакой перспективы в том, чтобы снова жить в маленьком шахтерском городке в Луганской области — потому что в России он впервые занялся чем-то крайне увлекательным, какой-то компьютерной графикой, и впервые в жизни ему попался Учитель с большой буквы, и этот учитель открыл подростку сверкающий мир компьютерных технологий.
А есть еще история про девочку, которая отказывалась возвращаться в Украину, потому что, будучи против своей воли вывезена в Россию, успела там — влюбиться!
А что может быть важнее в жизни подростка, чем влюбиться?
А есть история про украинскую мать, которая приложила немыслимые усилия для возвращения сына, но делала это, движимая не материнскими инстинктами, а патриотическими чувствами — возвращала Родине гражданина, который был у Родины украден. Вернула сына, отдала в детский дом и ушла на фронт, потому что была военнослужащей и свой долг воевать ставила выше долга воспитывать ребенка.
Нет, вы только не подумайте, что я как-то пытаюсь оправдать Владимира Путина или Марию Львову-Белову — они совершили преступление. И я не знаю точно, что имел в виду Алексей Навальный, когда сказал, что Крым не бутерброд и хоть захвачен он, без сомнения, противоправно, не так-то просто вернуть его обратно.
Но украинские дети точно не бутерброд, простого сценария возвращения их домой нет. Сломать судьбы легко, это делается одним росчерком пера, как мы знаем. Склеить сломанное — ах, как трудно! Потому что в процессе склеивания сломанная судьба продолжает ломаться дальше.
