Женю Беркович под конвоем привезли в Петербург, под конвоем разрешили подойти ко гробу бабушки, но обняться с мамой уже не разрешили, потому, вероятно, что об этом объятии ничего не говорилось в письме деятелей культуры. Да и можно понять – одно дело попрощаться с бабушкой, другое дело – обнять маму: за такое нарушение режима может влететь конвоирам, а они же ни в чем не виноваты и не делают ничего плохого, кроме хорошего. Конвоируют обвиняемую в преступлении ко гробу.
Поездку Жени Беркович на похороны бабушки многие прогрессивные опинион-мейкеры оценили положительно: впервые за новейшую историю российских тюрем вообще кого-то отпустили на похороны близкого родственника. Кроме того, впервые за долгое время обращение деятелей культуры, призыв к милости возымел хоть какое-то действие, а значит, не надо опускать руки, надо бороться, надо писать обращения, призывать «милость к падшим» и впредь, как и завещал нам Александр Сергеевич Пушкин.
И то сказать – надо, надо писать обращения, как не писать?
Если можно снизить уровень жестокости хоть на йоту, то надо же снизить. Если можно добыть из пенитенциарной системы хоть гран милосердия, надо же добыть его! Если невозможно ничего сделать с государственной машиной, живьем пожирающей людей, то надо же сделать хоть что-нибудь.
Так же рассуждал в свое время и Януш Корчак, который не имел возможности спасти обреченных смерти детей, но мог попросить палачей пустить его вместе с детьми в газовую камеру и тем хоть на йоту уменьшить детские страдания, хоть утешать их там в газовой камере.
Эти призывы к милосердию безусловны. К милосердию не может не призывать человек, который прочел в своей жизни хоть пару страниц из Антона Чехова или Чарльза Диккенса.
Дело только в том, что, если по-честному, то Женя Беркович ни в каком разрешении съездить под конвоем на похороны бабушки не нуждалась, потому что, если по-честному, она не должна была находиться под конвоем. Даже под добрым, отзывчивым конвоем, который, правда, не разрешил обнять мать.
Ей следовало поехать на похороны бабушки не из милости властей, а по праву. Потому что она вообще не должна была сидеть в тюрьме. Потому что в ее спектакле «Финист ясный сокол» не было никакого оправдания терроризма.
Потому что вообще нельзя сажать за спектакль, ни за какой спектакль никогда нельзя сажать.
Потому что оправдание терроризма вообще не может быть уголовной статьей, а может максимум считаться дурным тоном. Потому что всего вот этого пережевывания людей живьем вообще не может быть.
А оно есть.
Разумеется, приличным людям, не умеющим держать в руках оружие, только и остается просить о милости. Не сажайте нас! А если сажаете, так хоть не бейте. А если бьете, так хоть не по голове. А если по голове, так хоть не железной палкой. А если железной палкой, так хоть не насилуйте. А если насилуете, так хоть с презервативом и лубрикантом… И писать в социальных сетях, что ура, дескать, власти смилостивились и разрешили лубрикант, а значит, не надо опускать рук, надо продолжать общественную деятельность и писать, писать, писать обращения.
И вот так, шаг за шагом нормализовывать зло, привыкать к нему, входить в его обстоятельства, соблюдать его правила, сообразовываться с его практиками.
Нет ведь другого выхода, нет другой возможности!..
Верно, другой возможности нет.
Но хотя бы в глубине души, хотя бы на дне сознания сохраним ли мы память о том, что не по милости властей, а по праву рождения мы суть свободны и неприкосновенны?
