«В России сейчас невозможно снимать никакие фильмы, не получившие одобрения, не прошедшие проверку целого ряда организаций — Федеральной службы безопасности, представители которой приставлены и к каждому телеканалу, и к каждой стриминговой платформе, — объясняет писатель Глуховский. — Они вычитывают сценарии после того, как те прошли уже внутреннюю цензуру этих стриминговых платформ и телеканалов. Потом, чтобы получить деньги на каждый из фильмов, они идут в Фонд кино, обращаются за финансированием в Министерство культуры и так далее. И там комиссии отсматривают их на предмет идеологической выдержанности и верности курсу партии и правительства».
Внутренний цензор
С марта прошлого года я стараюсь поддерживать общение с коллегами по киноиндустрии, которые в силу разных причин остались в России. Кто-то работает, кто-то пишет в стол, кто-то занимается приготовлениями к отъезду. Но никто из них не слышал об усилении формальной цензуры или о появлении каких-то новых особых военных цензоров. Российская киноиндустрия, в силу разнообразных обстоятельств, никогда напрямую именно цензурой не регулировалась: неудобные темы, острые высказывания или любой намек на оппозицию официальной власти в кино и сериалах регулировал другой механизм — самоцензура продюсеров и руководителей онлайн-платформ.
С началом войны требования к контенту по понятным причинам многократно ужесточились. Нет, института военных цензоров всё еще не появилось, но неожиданным образом существовавшая годами система самоцензуры дала сбой.
Объяснить, как именно функционировала самоцензура в российском кино и телевизионной индустрии, довольно просто. Представьте себе, что вы продюсер фильма стоимостью 300 млн рублей. Или сериала — примерно с таким же бюджетом. Формальных запретов на какие-то темы или обстоятельства нет, так же как нет и документально оформленных стоп-листов, но вы давно в этом бизнесе и понимаете, что, например, про Чечню снимать кино не стоит. И с Русской православной церковью необходимо обходиться очень аккуратно.
Да, в пространстве вашего сериала или фильма может быть отрицательный чиновник, но важно понимать: он индивидуальное исключение, никак не «часть системы» и — упаси вас Бог — не прямое следствие системы управления, выстроенной в России Владимиром Путиным. Военные преступления российской армии или российских ЧВК в Сирии или ЦАР? Не стоит. В принципе, само наличие ЧВК в истории уже может вызвать ненужное напряжение, и по возможности стоило бы его избежать. Проблемы браков чести или преследования ЛГБТ-людей на Севером Кавказе — да никогда в жизни.
Список можно продолжать бесконечно, но это был не существовавший на бумаге утвержденный в ФСБ или администрации президента документ, а, скорее, сумма накопленной житейской мудрости поколения продюсеров, которые смотрели новости и примерно представляли себе положение дел в стране. И каждый раз, читая сценарий, они держали в уме потенциальные проблемные места и по возможности изымали их из истории без каких-либо просьб со стороны власти.
Почему? Потому что, когда ты и так уже рискуешь колоссальной суммой денег, лучше не подставляться лишний раз. Вдруг то, что сегодня еще можно, завтра будет уже нельзя и твой 300-миллионный фильм не получит прокатное удостоверение? Или того хуже — выйдет по недосмотру в прокат и обеспечит тебе, твоей компании и всем, даже по касательной занятым в производстве, проблемы?
Так же обстояли дела и со стоп-листами. Индустрия отлично знала всех политически активных актеров, актрис, режиссеров и сценаристов — российское кино не так велико, все более или менее друг с другом знакомы. И многих — например Алексея Серебрякова или Варвару Шмыкову — не звали даже на кастинг, потому что никто не мог гарантировать, что их публичные политические высказывания не подставят под удар проект.
На протяжении последнего десятилетия эта система работала почти безотказно. Более того, профессиональные опытные продюсеры умели ей правильно манипулировать и порой протаскивать в кино и сериалы и важные актуальные темы, и вроде бы «отмененных администрацией президента» актеров, — может быть, не на главные роли, может быть, в небольшие проекты.
И появились онлайн-платформы, на которые до поры до времени не обращало своего внимания «государево око» и которые порой позволяли себе по-настоящему яркие и нонконформистские проекты. Киноиндустрия функционировала, и – как бы цинично это ни звучало – система самоцензуры работала эффективно: в ее основе были не политические взгляды участников кинопроцесса, а исключительно рациональные, если не сказать хозяйственные, соображения.
Самоцензура сломалась…
А потом началась война, и самоцензура сломалась. Точнее даже будет сказать иначе: сломалась та реальность, на которую опирались в своих соображениях и расчетах российские продюсеры.
Задолго до начала полномасштабного вторжения российских войск в Украину продюсеры Сарик и Гевонд Андреасяны задумали амбициозный проект — экранизацию антиутопии Замятина «Мы». «Спустя 200 лет после катастрофы, которая практически уничтожила человечество, выжившие создали „идеальное“ государство, где у каждого есть свой порядковый номер, униформа, стеклянный дом, а в обществе царят счастье и гармония», — говорится в синопсисе фильма.
Премьеру «Мы» сначала перенесли раз, потом другой, а потом фильм просто исчез из графика релизов. Братья Андреасяны в индустрии известны не только очень особого качества кинофильмами, но и безусловной лояльностью российскому государству. Сарик Андреасян сегодня один из самых громких и заметных режиссеров (их очень немного), поддержавших начало войны.
Нынешний президент Украины Владимир Зеленский играл у режиссера Андреасяна главную роль в фильме «Служебный роман: наше время» — может быть, поэтому сегодня Сарик так яростно высказывается против украинского лидера: кабы не вышло чего. Но несмотря на активную политическую позицию продюсеров, фильм с бюджетом в 230 млн руб. в прокат не вышел. Пожалуй, именно случай фильма «Мы» стал для индустрии первым признаком того, насколько непредсказуемо изменилась окружающая реальность.
До начала войны правила были понятны: про «плохого царя» снимать нельзя, про «плохих бояр» — можно, хотя с осторожностью. Когда в 2021 году вышла новая экранизация «Конька-Горбунка» с Антоном Шагиным (публично поддерживает войну и сыграет главную роль в z-фильме по книге «соловья Генштаба» еще афганских времен Александра Проханова) в главной роли, критики и зрители хихикали над тем, как неожиданно политически остро выглядит сказка Ершова в путинской России. Как подозрительно похож благодарный Иван Дурак на Алексея Навального и сколько опознаваемых путинских черт можно увидеть в глупом и по-мелочному злобном Царе в исполнении Михаила Ефремова.
Сейчас подобный проект представить себе невозможно. Прямо перед началом войны была перенесена премьера сериала «Спойлер», политическая драма о губернаторских выборах в регионах по сценарию Сергея Минаева. Проект оказался излишне политическим; предполагалось, что в 2022 году с какими-то значительными изменениями, но сериал все-таки выйдет — нет, не вышел, и даты премьеры больше нет.
Платформы и телеканалы перестраховались сразу же. Буквально в течение первых месяцев после начала войны в контрактах, которые заключаются с актерами, режиссерами и сценаристами, появились пункты, полностью запрещающие любые политические высказывания в СМИ или социальных медиа. Во многом этим объясняется молчание ряда заметных актеров и режиссеров, так и не высказавшихся о войне.
Но как быть с теми, кто не промолчал? В первые дни вторжения десятки, если не сотни, узнаваемых лиц киноиндустрии либо подписали антивоенные письма, либо поставили в инстаграме «черные квадраты» или надписи «нет войне». Формально никаких репрессивных мер против этих актеров принято не было, но означает ли это, что продюсеры могут смело приглашать их на роли в фильмах? Непонятно.
Можно адаптироваться к новым законам, но что делать с доносами? С началом войны среди z-каналов появились несколько значимых, чьей, по сути, единственной задачей стало «выявление крамолы» и «антивоенных настроений». Кто может гарантировать, что завтра какой-нибудь анонимный пост не ляжет на стол нужному силовику и не погубит дорогой фильм или сериал? Автором доноса может быть далеко не только z-активист, но и коллега по съемочной площадке.
Количество новых репрессивных законов и, что самое важное, вольность их трактовки означают, что единственный способ описывать современную российскую действительность — в принципе исключить из нее полностью все хотя бы потенциально спорные моменты, связанные с взаимоотношениями полов, политикой, войной…
…качество тоже
Продюсеры сегодня зачастую исходят из убеждения, что проект — сериал или фильм — может оказаться закрыт по любой причине в любой момент, а значит, делать его надо максимально быстро, что напрямую влияет на качество. Неопределенность в вопросе «благонадежности звезд» означает, что продюсеры предпочитают перестраховываться и не звать известных актеров, даже выступивших против войны не слишком заметно, а без известных лиц на афишах возможности заработать деньги в кинотеатрах существенно снижаются. «Счет невыпущенных проектов уже идет на десятки, суммарно сожгли таким образом уже далеко за миллиард рублей, и это только про сериалы, в кино вообще полный и бесповоротный мрак», — рассказывает мне мой оставшийся в Москве друг.
Об этом же рассказывают в грустных разговорах и другие бывшие коллеги.
Если до войны российское кино и сериалы старались хоть что-то говорить о положении дел в стране, то сегодня это грозит проблемами — и совсем не потому, что есть специальный цензор ФСБ, просто индустрия больше не понимает «правил игры».
Так же, как и страна.
