Все опросные службы сообщают, что большинство россиян по-прежнему одобряет войну. Но интонация их одобрения совсем не такая, какой была полтора года назад. Это видно по тому, как изменилось отношение к двум недавно еще первейшим в понимании публики сподвижникам правителя — Шойгу и Лаврову.
Пострадал лишь один
ВЦИОМ, самая близкая к властям из всех опросных контор, много лет еженедельно просит своих респондентов самостоятельно вспомнить и назвать деятелей, которым они бы доверили или не доверили решение важных государственных вопросов. Никаких фамилий не подсказывают. Поэтому результаты совсем не похожи на ответы по обычным рейтинговым анкетам. Их публикуют только частично и стараются не привлекать к ним внимание.
Накануне вторжения в Украину на первом месте в списке вызывающих доверие стоял Путин (его фамилию называли меньше 30% опрошенных), а второе-третье места делили Лавров и Шойгу. Их называли по 15—17% респондентов, а о недоверии к ним не сообщал почти никто. В этом тандеме привыкли видеть правую и левую руки правителя. Военный министр на страх врагам воплощал физическую мощь державы, а министр внешних дел — духовную.
Но сейчас, в последнем из опубликованных опросов этой серии, о доверии к Путину вспомнили 35,5% респондентов, а о недоверии к нему — 6,6%. В этих цифрах, видимо, и выражается то, что можно назвать одобрением войны. Но при этом о доверии к Шойгу упомянули всего 7,1% опрошенных, а о недоверии к нему, вместо прежних пары процентов, — целых 7,7%. Его баланс ушел в минус.
Зато публичный образ Лаврова пострадал гораздо меньше. Число доверяющих ему сократилось незначительно (до 12,6%), а доля не доверяющих по-прежнему минимальна (1,2%). Война принципиально изменила соотношение сил в этой паре, участники которой шли ноздря в ноздрю почти десять лет.
Расшифровать падение Шойгу нетрудно. Крах его престижа отображает народное недовольство неуспехами войны. Но что стоит за почти нетронутым уважением к Лаврову? Неужели почтение к его дипломатическим успехам в 2022-м — 2023-м?
Двое после Путина
Престиж этой двоицы с самого начала объяснялся не только телерекламой.
Шойгу очень легко сделать популярным, это заметили уже в конце 1990-х и использовали его как лицо наскоро вылепленной путинской партии «Единство». Тогда он еще не обрюзг и обладал располагающей внешностью и обаятельной манерой держаться. Плюс аура одного из главных силовиков.
В двухтысячные годы, когда он возглавлял МЧС, замеренный вышеописанным образом индекс доверия колебался у него между 8% и 20%. Впрочем, и образ Путина тогда переживал лучшие свои времена: индекс свободно выраженного доверия к нему составлял 50—60%.
Но по-настоящему устойчивый престиж Шойгу обрел только осенью 2012-го, сделавшись министром обороны. А Лавров стал делить с ним вторую ступень общенациональной популярности (на уровне 15% у обоих) еще немного позже — в «крымском» 2014-м, на десятом году пребывания в должности министра иностранных дел.
В 2018-м пенсионная реформа обвалила престиж Путина, доверие к нему упало до 30% и к прежним вершинам так и не поднялось. Однако двое вернейших, по понятиям народа, его слуг свое публичное реноме сохраняли вплоть до 2022-го, когда их траектории разошлись.
Поэт и архитектор
На первый взгляд, оба деятеля похожи. Это типовые путинские вельможи с полным ассортиментом видовых признаков — начиная от нелегально используемого имущества, расписанного по подставным лицам, и кончая наличием у обоих неофициальных семей параллельно с официальными.
Оба вместе с Путиным перевалили через пенсионный возраст, одному уже шестьдесят восемь, другому — семьдесят три. Оба стали номенклатурщиками еще в советские времена, получив этот статус по наследству и по блату.
Правда, Шойгу скромно стартовал в глубинке на партработе, а Лавров — в спесивом МГИМО. И первого из них в военном ведомстве никто никогда не считал профессионалом, а второй начинал в качестве карьерного дипломата и воспринимался собратьями по МИДу как свой в доску.
Но со временем они как-то выровнялись. Некомпетентность Шойгу была так глубока, что он просто ее не осознавал. В лесных беседах с Путиным, помогая хозяину планировать войну, он воображал себя победоносным полководцем, даже и не понимая, во что ввязывается.
А тем временем Лавров с колоритными сподвижниками, вроде Захаровой и Небензи, целенаправленно осуществил депрофессионализацию МИДа. И продвинул ее так далеко, что эту структуру никто уже и не считает каналом для переговоров. Если с путинской РФ их иногда еще и ведут, то почти всегда мимо лавровских «дипломатов».
Разными путями они привели свои ведомства к чему-то довольно сходному.
Оба сановника сравнялись и в культурном плане. Как многие путинские чиновники, Лавров сочиняет стихи. И, по меркам своего сословия, недурные. Его лирика, пожалуй, сильнее, чем лирика начальника Следственного комитета Бастрыкина, этого плодовитого стихотворца. В сочиненном Лавровым гимне МГИМО встречаются запоминающиеся строки: «Это наш институт, это наше клеймо».
Но Шойгу, хоть и слабее как поэт, взял реванш на ниве изобразительных жанров и стал кавалером ордена «За служение искусству» I степени. Этим отличием Академия художеств России увенчала его заслуги как «соавтора идеи художественного и смыслового наполнения главного храма Вооруженных сил РФ и непосредственного руководителя строительства».
Казалось бы, двое вельмож, проваливших официальную свою миссию, почти идентичны. Но есть важное стилистическое различие.
Переговорщик и пропагандист
Шойгу сейчас гораздо больше похож на дипломата, чем Лавров. Он сдержан, не матерится на публике и по стандартам путинского чиновничества весьма вежлив.
И занятия у него дипломатические. На фронтах он не частый гость. И видит его публика не столько в обществе сподвижников-полководцев, сколько в компании Ким Чен Ына, которому он показывает то фрегат, то ракету, то самолет, то еще какие-то предметы, располагающие к деловым переговорам. А потом летит в Тегеран для «обсуждения двусторонних отношений в военной сфере».
Кажется, Путин решил использовать его в качестве переговорщика, раз уж он доказал, что не умеет побеждать врагов. Лавров, который, чтобы подмазаться к хозяину, освоил хамоватые ухватки, феню и матерные прибаутки, годится для общения с такими придирчивыми собеседниками и в самом деле хуже, чем Шойгу.
Но эта же профнепригодность является явным плюсом в глазах российской публики. Она вовсе не ищет в своем министре иностранных дел дипломата, нацеленного на поиски решений и улаживание ссор. Для нее это обличитель недругов и скандалист-пропагандист, только более высокой категории, чем те, которые орут из телевизора. И Лавров великолепно ложится в этот образ. От него и не ждут дипломатических успехов.
Поэтому, отвечая на вопрос ВЦИОМа, устраивает ли их внешняя политика властей, 55% опрошенных отвечает сейчас, что устраивает, 16% — что в чем-то устраивает, а в чем-то нет, и только 20% — что не устраивает. И это после тотального разрыва отношений с Западом и отсутствия успехов в политическом сближении с Востоком, за вычетом Ирана и КНДР.
Смягчающее обстоятельство
В последние пару лет перед войной расклады ответов были, в пределах погрешности, такими же. Невиданная нынешним поколением изоляция России не вызвала вопросов к МИДу и его главе.
Индикаторы, которые Левада-центр последовательно замерял накануне, во время и сразу после пригожинского бунта, показали резкое ухудшение отношения к Шойгу за эти дни и неизменность одобрения деятельности Лаврова.
Получается, что общественное мнение, в той мере, в какой оно существует в сегодняшней РФ, осуждает режим (в лице Шойгу) за трудности и неудачи в войне, но по-прежнему одобряет те ксенофобские выдумки и имперские бредни, которые и стали причиной этой войны и ретранслятором которых является Лавров.
Этот печальный вывод слегка смягчает только одно обстоятельство. То второе место по всенародной популярности, за которое столько лет соперничала эта двоица, Лавров удержать не смог, хотя Шойгу и выбыл из соревнования. Вторым после Путина по уровню высказанного публикой доверия недавно сделался премьер Мишустин, который опережает сейчас Лаврова на три процентных пункта. Видимо, как наименее агрессивный из всех.
