Вскоре после ареста Андрея Синявского и Юлия Даниэля в 1965-м году за публикации антисоветских произведений на Западе известная переводчица западной литературы Рита Райт-Ковалева случайно встретила на улице жену Даниэля Ларису Богораз, которая потом прославится выходом на Красную площадь в знак протеста против ввода советских войск в Чехословакию.
Райт-Ковалева выразила неудовольствие Синявским и Даниэлем, но отнюдь не их взглядами: знаменитая переводчица, которой советский читатель был обязан первым знакомством, например с Францем Кафкой и Дж. Д. Сэлинджером, считала, что из-за таких людей, как эти два литератора, в СССР ужесточаются цензурные ограничения и становится труднее продвигать в печать действительно важных западных авторов. Это был циничный, но по-своему максимально прагматический подход, оценка того, что важнее для читателей в закрытом от Запада Советском Союзе: тексты писателей-диссидентов, которые найдут небольшое число поклонников, или переведенные на русский книги западных писателей мирового уровня, способных расширить представления советских людей о внешнем мире. Едва ли Райт-Ковалева, про которую писатель Сергей Довлатов говорил, что по-русски в ее переводе Курт Воннегут звучит лучше, чем в оригинале, — таким она считалась блестящим стилистом, — была права, но симптоматичен сам подход.
В той же, на первый взгляд, парадоксальной и даже странной, но весьма прагматической логике выдающийся американский дипломат и политический мыслитель Джордж Кеннан в сентябре 1973 года в письме Генри Киссинджеру в связи с назначением его госсекретарем выражал неудовольствие чрезмерной активностью Александра Солженицына и Андрея Сахарова и их апелляциями к помощи и реакции США: с его точки зрения, чрезмерная критика советского режима подрывала хрупкие основы разрядки международной напряженности, положительного вектора в развитии отношений брежневского СССР с Соединенными Штатами и в целом западным миром. В таком представлении детант был важнее внутренней ситуации с правами человека и цензурой в Советском Союзе, потому что помогал избежать ядерной войны.
«Усиление милитаристских тенденций»
В 1990-е годы администрации Билла Клинтона и Бориса Ельцина торговались по поводу расширения НАТО, и Клинтон лавировал между стремлением бывших сателлитов СССР иметь надежные якоря в западном мире на тот случай, если в России снова будет установлена консервативная диктатура, и опасениями ельцинских элит, прежде всего реформаторов, что продвижение Североатлантического альянса на Восток спровоцирует антизападные настроения в России и подорвет репутацию Ельцина в стране. По воспоминаниям Строба Тэлботта (он был заместителем госсекретаря), в 1997 году Анатолий Чубайс, в то время глава администрации президента, упрекал его в том, что расширение НАТО представляет собой «умаление интересов безопасности России, является вотумом недоверия российским реформам, жерновом на шее ельцинской администрации и оно несовместимо с идеей партнерства».
В споры вмешался почти 92-летний патриарх: 5 февраля 1997 года в The New York Times появилась статья Джорджа Кеннана A Fateful Error — «Роковая ошибка». По сути, его аргументы совпадали с позицией ельцинской стороны: «Расширение НАТО стало бы самой роковой ошибкой американской политики за всю послевоенную эпоху. Можно ожидать, что такое решение приведет к усилению националистических, антизападных и милитаристских тенденций в российском общественном мнении, негативно скажется на развитии российской демократии, вернет в отношения между Востоком и Западом атмосферу „холодной войны“ и направит российскую внешнюю политику в сторону, которая нам явно не по душе».
Интересно, что Кеннан повел себя максимально корректно — он предупредил Тэлботта о том, что собирается выступить публично против расширения Альянса.
Архитектора российских реформ Егора Гайдара было трудно упрекнуть в антизападных настроениях, но во время НАТОвских бомбардировок Югославии в 1999 году он пытался использовать свои неформальные связи в западном истеблишменте, чтобы остановить действия Альянса, как и пытался объяснить, что размещение систем ПРО в Европе будет воспринято в России в качестве сигнала к антизападной истерии.
По сути, он размышлял в логике Кеннана. Бомбардировки, настаивал Гайдар в апреле 1999 года, вернувшись из европейского турне, в ходе которого он побывал в том числе в Сербии, — «важнейший фактор внутренней политики», и он работает на «нагнетание в России антиамериканских настроений, это просто факт. То, что он работает на усиление позиций радикальных националистов, тоже факт. То, что он объективно толкает Россию к изоляционизму, ксенофобии, новой холодной войне, ко всему, что больше всего опасно не только для самой России, но и для мира тоже, — это ведь тоже факт».
Сейчас трудно сказать, кто был прав в том споре, и действительно ли есть логическая связь между теми событиями и «спецоперацией», которую начал Владимир Путин, ссылаясь в том числе на необоснованное, с его точки зрения, расширение НАТО. Но Кеннан и Гайдар были правы в том, что с конца 1990-х антизападные настроения стали еще даже в ельцинской России более чем заметными.
Важно и то, что логика Кеннана всегда была максимально прагматической, а его восприятие в России как архитектора containment — «сдерживания», специфического слова, употребленного им в статье 1947 года за подписью «X», а значит, холодной войны — не вполне точно. Он-то как раз был человеком, который, как это следовало еще из его «Длинной телеграммы» февраля 1946 года, умел отделять русский народ от его правителей и четко обозначать истоки враждебного по отношению к Западу поведения советских вождей. Сведение концепции Кеннана к одному слову «containment» столь же примитивно, как упрощение понятия Фрэнсиса Фукуямы «the endof history» — впоследствии сам Фукуяма был вынужден обращать внимание на то, что национализм и религиозный фанатизм могут отменить конец истории, в чем оказался прав. Как писал Строб Тэлботт в книге «The Russia Hand» (по-русски она вышла под названием «Билл и Борис. Записки о президентской дипломатии»), концепция сдерживания «не имела в виду обречь Россию и Запад на бесконечный тупик в отношениях, а должна была дать россиянам время для того, чтобы перестать быть советскими». Его модель сдерживания была острожной и прагматической. Что, собственно, проявлялось и в других спорах.
В 1944 году, как писал тот же Строб Тэлботт в книге о выдающемся американском дипломате Поле Нитце «Магистр игры», Кеннан, находясь по делам в США, случайно встретился в поезде с Нитце, которого три года спустя пытался предложить в качества своего зама в отделе политического планирования Госдепартамента, а впоследствии получил непримиримого оппонента по самым важным вопросам внешней политики. Эти два человека, оказавшие существенное влияние на внешнеполитический курс Соединенных Штатов, в ходе того разговора в поезде сошлись в реалистическом понимании будущего: никаких союзнических отношений со сталинским СССР по окончании войны не будет, западный мир получит в лице Советского Союза главного врага. В последующие годы позиция Нитце сводилась к тому, что США должны наращивать свою военную мощь, чтобы уравновешивать СССР, Кеннан, напротив, настаивал на том, что мир сможет избежать катастрофы только если две сверхдержавы станут договариваться о контроле над вооружениями.
В практической политике в конце 1940-х, тем более с тех пор, как Нитце заменил Кеннана на посту главы политического планирования Госдепартамента, победила позиция, согласно которой Америка не должна была заниматься «самосдерживанием». Ставший в 1949 году госсекретарем Дин Ачесон встал на сторону Нитце: «Как вы можете убелить параноидального противника разоружиться, используя свой пример?»
Все эти эпизоды из разных периодов истории XX века показывают особенности политической позиции Кеннана и его веры в объективную и иногда субъективную сдержанность Советского Союза даже в эпоху позднего Сталина — во всяком случае политический гуру не верил в то, что советский тиран может начать войну, а раздел Европы на сферы атлантического и сталинского влияния считал неизбежным и не самым худшим вариантом развития событий после Второй мировой войны. В 1950 году, по замечанию журналиста Дэвида Хэлберстама в его знаменитой книге о корнях Вьетнамской войны «Лучшие и самые яркие», Кеннан считал, что люди в администрации, занимающиеся национальной безопасностью, «преувеличили амбиции Советов в Западной Европе и способность НАТО их остановить».
Для понимания позиции Кеннана важен эпизод, когда он снова не был услышан, и надо признать, что игнорирование его аргументов стоило Соединенным Штатам постепенного вовлечения в многолетнюю Вьетнамскую войну. Кеннан написал меморандум Дину Ачесону, в котором, согласившись с позицией своего сотрудника, специалиста по Китаю Джона Пэтона Дэвиса, предостерегал от вмешательства в дела Индокитая. Кеннан утверждал, что оно не может быть успешным, что угроза балансу сил в мире в случае прихода коммунистов к власти во Вьетнаме преувеличена, что коммунизм — лишь ширма, гораздо важнее и влиятельнее националистические силы, что, цитирую Хэлберстама, «многие из этих сил просто неподконтрольны нам, и, пытаясь их контролировать, мы не только не можем повлиять на них, но и способны, по сути, обратить их против нас самих». Меморандум Кеннана был игнорирован, и Соединенные Штаты заменили в Индокитае Францию в бесплодной войне.
Кеннан был последователен. Например, в 1963 году в интервью журналу Look он утверждал: «Мы должны быть готовы к разговору самим дьяволом, если он контролирует существенную часть мира», а в 1978 в беседе с New York Times Magazine говорил: «Не думаю, что война — тот метод, с помощью которого русские хотели бы увеличить свою власть».
Большой вопрос, подходят ли аргументы Кеннана к нынешней эпохе. То есть, безусловно, Владимир Путин хотел бы раздела мира на сферы влияния (реалии, которые Кеннан готов был учитывать). Но кеннановская логика предполагала бы рациональность тирана, а в действиях автократа XXI века такая рациональность отсутствовала. Если еще раз вчитаться в колонку «Роковая ошибка», то мы увидим, что Кеннан допускал проблемное развитие событий. Да, тогда у власти был Ельцин, а не Путин, это, что бы кто ни говорил, две большие разницы. Но Кеннан в духе своих самых знаменитых работ говорил в целом о «русских», «которыеобнаружат что их престиж (а он для них всегда самое важное) и интересы безопасности окажутся подорванными».
Едва ли Кеннан мог предположить, что произойдет 24 февраля 2022 года, скорее, его логика подсказывала появление Путина образца Мюнхенской речи 2007 года, но сохраняющего сдержанное и прагматическое видение мировой системы и мировых событий.
Это политическая часть проблемы, где возможны различные версии и спекуляции по поводу адекватности позиции Кеннана в контексте сегодняшних экстраординарных обстоятельств. В идеологическом и историческом смысле анализ Кеннана совершенно не устарел, и к нему приходится обращаться, чтобы, перефразируя название знаменитой кеннановской статьи, разобраться с the sources of Putin’s conduct.
Ария мистера Икс
Статья «Истоки советского поведения» была включена в качестве главы в книгу Кеннана «Американская дипломатия. 1900-1950», там же была републикована еще одна важнейшая статья, 1951 года, из Foreign Affairs — «Америка и будущее России». Обе они суммируют политическую философию Кеннана, актуальную с точки зрения объяснения действий Путина и его исторически обусловленной идеологии.
Однако идеальное саммари выводов Кеннана, впервые появившихся в «Длинной телеграмме» 1946 года, а затем отшлифованных в двух статьях для Foreign Affairs, содержится в его небольшой работе, опубликованной десятилетие спустя, в 1960 году, — «Советская внешняя политика. 1917-1941». Он пишет о проблемах, создаваемых «русскими» «самим себе», связанных с самой сутью режима, чья «основная мотивация» — сохранение власти: идеологические предубеждения против Запада, жестокость внутри страны, традиционно присущее России чувство подозрительности и незащищенности по отношению к внешнему миру, «и, прежде всего, культивирование во внутриполитических целях мифа о враждебном внешнем окружении».
Все это присутствует в политике Путина. И далее можно найти описание логики действий российского автократа спустя более 70 лет после того, как эти строки были написаны: «Чтобы оправдать диктатуру, без которой они (советские руководители. — А. К.) считали невозможным сохранить власть внутри страны, они не стеснялись изображать внешний мир более враждебным и угрожающим, чем он был на самом деле, и относились к нему соответствующим образом. Тем самым они не только обременяли себя мнимыми тяготами, не существовавшими в действительности, но и провоцировали реальные страхи и недовольство, которые в противном случае не существовали бы вовсе».
В статье «Америка и будущее России» Кеннан погружался в психологические глубины путинской системы, оказавшейся не на кушетке психоаналитика, но на кушетке политического ученого: «Ни одна правящая группа не любит признавать, что она может управлять, исключительно считая народ преступником и обращаясь с ним соответствующим образом. Поэтому всегда существует тенденция оправдывать внутреннее угнетение, указывая на угрожающее зло внешнего мира. А внешний мир в этих условиях должен быть представлен как предельно злой — злой до карикатурности».
Это было справедливо для советского режима, справедливо и для позднего путинского, который усилиями самого Путина, главы Совета безопасности Николая Патрушева, главы внешней разведки Сергея Нарышкина и других товарищей рисует Запад, собравшийся уничтожить Россию, как средоточие карикатурных представлений о человеческой природе, что-то вроде места для бесконечных ЛГБТ-оргий.
Кеннан продолжает: «Не может быть подлинной стабильности в любой системе, которая основана на зле и слабости человеческой природы, которая пытается жить за счет деградации человека, питаясь, как стервятник, его тревогами, его способностью к ненависти… Только люди с глубоким чувством личной несостоятельности могут найти удовлетворение в том, чтобы делать с другими те вещи, которые всегда связаны с такой системой».
В «Истоках советского поведения» Кеннан подчеркивает, что «советские руководители, пользуясь вкладом современной техники в искусство деспотизма, решили вопрос о повиновении населения». Что создает внутреннюю основу для продолжения внешних враждебных действий — «русские готовы к бесконечной дуэли». Отсюда и самый знаменитый вывод в истории не только американской, но и мировой внешней политики: «…главным элементом любой политики Соединенных Штатов в отношении Советского Союза должно быть долгосрочное, терпеливое, но твердое и бдительное сдерживание российских экспансионистских тенденций».
Но вот что важно: в своей следующей статье, о будущем Америки и России, Кеннан действительно задумывается об отдаленных перспективах Советского Союза (России), о будущем после «сдерживания».Он напоминает, что тоталитаризм не национальный феномен, что им может быть заражена любая нация, не только российская, что »всегда будут существовать области, в которых тоталитарному правительству удастся отождествить себя с народными чувствами и чаяниями». Он пишет даже о том, что нельзя забывать о «величии народа России» и необходимо смотреть на «трагедию России как частично нашу собственную трагедию, на народ России как на наших товарищей и в долгой и тяжелой битве ща более счастливую систему человеческого сосуществования».
То, что Кеннан описывал как будущее России — «мы можем искать… такую российскую власть, которая, в отличие оттой, которую мы знаем сегодня, была бы толерантной, коммуникабельной и откровенной в отношениях с другими государствами и народами» — в сущности, было реализовано примерно по его сценарию при Михаиле Горбачеве и Борисе Ельцине, так что едва ли можно говорить, будто в России демократия даже и не начиналась. Был пройден тяжелый, драматичный, полный прямых столкновений и обидных компромиссов, путь.
Но Россия вернулась к тоталитарной модели. Заботой Кеннана было всегда, чтобы западная модель демократии была привлекательна для остального мира. Длинную телеграмму он заканчивал так: «Мы должны сформулировать и представить другим странам гораздо более позитивную и конструктивную желательную картину мира, чем та, которую мы представляли в прошлом. <…> Наконец, мы должны иметь мужество и уверенность в себе, чтобы держаться за свои собственные методы и представления о человеческом обществе. Ведь самая большая опасность, которая может нас подстерегать при решении проблемы советского коммунизма, заключается в том, что мы позволим себе стать такими же, как те, с кем мы пытаемся справиться».
По социологическим данным, в ранние 1990-е западная модель демократии оказывалась самым желанным путем развития для россиян. В ходе последнего такого замера «Левада-центра», еще до «специальной военной операции», осенью 2021 года, на первое место вышли советская политическая модель и советская плановая экономика. Массовый постсоветский человек разочаровался в Западе, но тогда и путинская модель не казалась ему слишком уж привлекательной.
24 февраля 2022 года Владимир Путин смахнул со стола истории все возможные сценарии и модели, а люди, и уехавшие из страны, и мобилизованные, и оправдывающие для себя происходящее, и сопротивляющиеся Путину внутри России, просто выживают.
Россиянам придется зайти на второй круг долгого процесса избавления от тоталитаризма, а Западу снова предстоит долгая история «сдерживания России». Не все разделят позицию Джорджа Кеннана, согласно которой тоталитаризм в России — «наша собственная (то есть и западная тоже. — А.К.) трагедия».
Возможно, в чем-то он ошибался. Но в этом он, скорее всего, прав.
Авторизованный русский текст. Статья впервые опубликована по-английски.
