Чтобы удержать терпящий бедствие рубль, министерство финансов, вопреки сопротивлению Центробанка, добивается обязательного возврата в Россию валютной выручки экспортеров. Об этом заявил «Известиям» директор департамента финансовой политики Иван Чебесков. Это важный шаг к ее продаже на внутреннем рынке, что могло бы поддержать курс рубля.
Обязательная продажа 80% экспортной выручки была введена в марте 2022 г., когда после начала войны и блокировки резервов Центробанка российскому финансовому сектору грозил коллапс, но была отменена, когда денежным властям удалось стабилизировать ситуацию.
Вернуться к ней задумали в августе, когда рубль упал ниже 100 руб./$. Но ограничились экстренным повышением ключевой ставки до 12%, словесными интервенциями и неформальными договоренностями с экспортерами об увеличении продаж валютной выручки. Рублю это немного помогло, но проблему не решило.
При этом Минфин и ЦБ поменялись ролями: первый выступает за ограничения, второй – против, рассказывал министр финансов Антон Силуанов. «Мы за более жесткие меры в отношении контроля за [финансовыми] потоками, поскольку ситуация [падение рубля] известна».
Толку от этого не будет, отвечала Силуанову председатель ЦБ Эльвира Набиуллина. Валютный контроль, действительно, сыграл свою роль прошлой весной – но в сочетании с другими мерами, объясняла она, сейчас же обязательная продажа или репатриация валютной выручки могут не дать ожидаемого эффекта: «Значительную часть экспортной выручки наши экспортеры получают в рублях (сейчас – около 40%. The Moscow Times). Второе: если какую-то часть валютной выручки экспортер продает, он имеет возможность ее завтра выкупить. То есть у нас увеличивается оборот валютного рынка, но не меняется баланс спроса и предложения. То же самое касается репатриации: от того, что валютные счета переводятся в российскую юрисдикцию, не меняется баланс спроса и предложения на валюту». Для достижения этого баланса российскому рынку не хватает примерно $3 млрд в месяц, оценивал управляющий директор ГПБ Private Banking Егор Сусин.
В том, что часть выручки остается за границей, есть и плюсы, объясняла Набиуллина: «Во многом то, что наши компании и граждане оставляют выручку за рубежом, позволяет им оплачивать необходимый импорт, а он нам тоже нужен, и не только потребительских товаров, но и оборудования, комплектующих». Важно не разрушить эти с трудом созданные цепочки расчетов, призвала она. А выручку компании продают, хотя в последнее время меньше, чем прежде: по данным ЦБ, крупнейшие экспортеры продали в июле 67% валютной выручки (без учета рублевой составляющей) против 82% в июне.
Всего несколько месяцев назад в Минфине считали так же, как и в ЦБ. Замминистра финансов Алексей Моисеев после очередного падения курса рубля в апреле отмечал, что Минфин не поддерживает предложения вернуться к обязательной репатриации. Но доллар до 100 рублей заставил изменить позицию.
Слабый рубль, на первый взгляд, выгоден Минфину: чисто арифметически это увеличивает доходы бюджета за счет тех поступлений, что привязаны к курсу доллара. Это прежде всего нефтегазовые доходы (экспортные пошлины и НДПИ) и сборы с импорта (НДС и пошлины). Но у слабого рубля есть и издержки, прежде всего инфляция: к ней привязана индексация социальных выплат, расходы бюджета тоже растут (например, гособоронзаказ, инфраструктурные). Другая проблема: значительная часть выпущенных ОФЗ с плавающими ставками, и повышение ключевой ставки повысит стоимость обслуживания госдолга. «Для нас принципиально, чтобы курс рубля был предсказуемым», – говорил в конце июля министр финансов Антон Силуанов.
Моисеев объяснял, что российские экспортеры столкнулись «с очень серьезными проблемами, связанными с репатриацией валютной выручки», потому ее и отменили: «Иначе складывалась ситуация, когда мы сами наказывали своих же экспортеров, которые искали способы вернуть валютную выручку другими путями: через разного рода взаимозачеты, через разного рода поставку встречных товаров и т.д., и получалось так, что люди там боролись с враждебной обстановкой за рубежом, отказом банков исполнять приказы по переводу денег в Россию, и мы здесь же их же еще и штрафовали».
Завести валюту в Россию стало нетривиальной задачей. Вот как описывает это инвестбанкир, профессор НИУ ВШЭ Евгений Коган на основе «неформальных бесед» с нефтяниками. Компания продала 100 000 т нефти. Деньги поступили связанному с ней трейдеру, например, из ОАЭ. Деньги большие – исходя из названной Минфином средней цены $74 за баррель Urals, это примерно $54 млн, а таких партий десятки. Эти деньги копятся на счете трейдера в крупном банке, вполне возможно, западном. Даже если не в западном, операции с долларами будут проходить через корсчет в американском банке. И переводить деньги на счета российских банков, даже не подсанкционных, они не спешат. «Так и копятся довольно приличные суммы. И в долларах, и в рупиях, и в дирхамах. И вынуждены нефтяники эти самые доллары с трудом через различные схемы затаскивать в страну. Поверьте, совсем сегодня это не тривиальное занятие, особенно в таких суммах», – пишет Коган, называя возврат экспортной выручки вопросом скорее не желания, а возможности.
Возможности есть. Одна из нефтяных компаний наладила репатриацию валютной выручки из банков в дружественных юрисдикциях, пересказывает Коган, «но и для них отправка денег в страну — совсем не тривиальная задача по сравнению с тем, что было ранее». Выручка в Россию поступает, но скорость невероятно замедлилась по сравнению даже с прошлым годом, резюмирует Коган: «Деньги идут долго и тяжело».
