Я вздрогнула, когда прочла в статье московского журналиста Ильи Азара (в «Новой газете»), что увиденное на тель-авивских протестах произвело на него впечатление дежавю. Такое было и со мной тридцать лет назад. И правда: или потому, что происходящее на одном краю земли неизбежно влияет на другой регион, или потому, что ситуации в обеих странах чем-то структурно похожи, происходящее в России часто предвосхищает развитие событий здесь, в Израиле.
Сходство же между Россией и Израилем (при всей географической, культурной и политической разнице), по-моему, есть и остается одно: разделение страны на два противоположных политических лагеря, иначе говоря, политическая структура, чреватая политическими переворотами. У меня дежавю было в начале 1990-х: тогда я приехала из России — и в Израиле вновь попала в только что оставленную мной вдохновляющую атмосферу «перестройки».
Здесь это называлось «процессом Осло»: «левый лагерь» пришел к власти в парламенте, концепция будущего менялась, и казалось, что к лучшему. Бесконечная война с палестинцами (интифада) должна была закончиться по договору — им предоставлялась автономия в пределах Израиля. Соглашения вырабатывались в тайне рабочей группой (потому что по закону контакты с врагом в Израиле считаются изменой) и только потом были представлены правительству, которое возглавляла Рабочая партия («Авода»). Для сегодняшних событий важно, что за соглашения было большинство в кнессете, но, как оказалось, отсутствие значительного перевеса — очень существенный фактор при принятии таких судьбоносных государственных решений.
Утопия и катастрофа
Когда между основными политическими движениями устанавливается расклад «примерно пополам», то на стороне победившей стороны оказывается закон, а на стороне проигравшей — не оформленная законом сила, выражающаяся в массовой поддержке. В обоих странах, где я жила, мы видели, как сила применяется против закона — в России расстреляли законный парламент, в Израиле вслед за этим — законного премьер-министра. На этом, как мне казалось, аналогия кончается. Но нет.
Противостояние двух противоположных видений будущего страны продолжается в Израиле и сегодня. «Левый» лагерь, постепенно ушедший в оппозицию, продолжает опираться на механизмы законности и усиливать их, «правый» — апеллировать к массовой поддержке, основанной на инстинкте самосохранения воюющего народа. Разумеется, «закон» для одной стороны, «народ» для другой — не самоцель, а инструмент, и инструменты могут меняться в случае надобности.
Что же касается целей тех и других, особенность ситуации в том, что обе стороны вовлечены в утопические проекты, которые по определению не могут быть осуществлены полностью. Но движение к этим утопическим целям составляет смысл существования многих людей в Израиле. Судите сами.
Первые хотят видеть государство Израиль прежде всего демократическим и соблюдающим права человека и гражданина, как все демократические западные страны, живущие в состоянии мира с соседями — хотя в реальности Израиль находится в состоянии перманентной войны.
Вторые хотят видеть страну еврейской по своему характеру — и это невзирая на мировую тенденцию к мультикультурализму и (главное) на реальность, в которой Израиль — это страна со смешанным населением и огромным арабским меньшинством.
Победа любого утопического проекта чревата катастрофой. Даже пробное продвижение по первому маршруту (соглашения Осло) привело к драматическому военному провалу — невиданному росту арабского террора. Какие беды может принести продвижение по правому направлению, я в ужасе представляю себе глядя на Россию. Это катастрофа, которая может с нами произойти в результате последних выборов.
Но все по порядку. Когда в результате «соглашений Осло» и упомянутой выше волны террора левое правительство сменилось сильно поправевшим правительством партии «Ликуд» (во главе которой стоял Ариэль Шарон, а потом Беньямин Натаниягу), на помощь левым предсказуемо пришел закон. При председателе Верховного суда Ароне Бараке судебная система мобилизовалась, судебные органы были укреплены и их значение в стране значительно выросло. Так называемый верховный суд справедливости (БАГАЦ) может влиять на законотворчество кнессета: предлагаемые кнессетом законы могут при случае квалифицироваться верховным судом как «юридически несостоятельные» и возвращаться на доработку или вообще блокироваться. (Предполагается, что это происходит в случаях противоречия с основными законами или явного нарушения основных прав человека.) Благодаря произведенным тогда изменениям в суд, в случае нарушения прав человека, может обращаться не сам потерпевший, но и правозащитная организация. У националистических, популистских законов, ущемляющих права меньшинств, практически нет или очень мало шансов быть принятыми, несмотря на преобладание правых партий в кнессете, а судебные решения, идущие вразрез с этими правами, могут отменяться высшим судом. Судебная система обнаружила свою силу и в смысле влияния на персональный состав правительства и его органов. Против министров, премьер-министров и президентов одно за другим возбуждались уголовные дела, из которых многие оказались очень серьезными.
Суд как ненужная политическая сила
«Левая» политическая направленность деятельности БАГАЦа, разумеется, не была ни для кого тайной. Это некоторым образом ослабляло решения суда и ставило его решения под сомнение: например, сторонники Арье Дери, главы партии ШАС, в прошлом министра, до сих пор уверены, что он невиновен, а уголовные дела против него — «левый заговор».
Критики часто указывают на «когнитивный диссонанс» этой ситуации: суд должен быть беспристрастным, а не правым или левым. Но в Израиле у суда появилась вторая функция: быть единственным политическим противовесом законодательной и исполнительной власти кнессета и коалиционного правительства, члены которого заседают и в кнессете. Без этого противовеса власть коалиции стала бы неограниченной — и это, собственно, то, чего она добивается сегодня с помощью реформы судебных органов. Сторонники реформы в партии Ликуд прямо говорят, что она нужна им для того, чтобы начать «править» — как будто речь идет об абсолютной монархии.
Долгое время эта «правящая» часть политического спектра не покушалась на суд. Наш modus vivendi на протяжении многих лет выглядел как стабильность, не отвечающая истинным чаяниям ни одной из сторон. У власти находились правые, но Натаниягу, бывший премьер-министром несколько каденций с 2009 до 2021 года, не мог проводить все решения, какие ему хотелось, будучи ограничен высшим судом и действиями юридического советника правительства. У любой ситуации есть износ, и сама по себе долгая несменяемость премьера привела к общественной деградации и депрессии. Премьер-министр успел зачистить политическое поле так, чтобы у него не было соперников, коррупция проникала везде, а произвол уже стал выражаться в ряде консервативных «переворотов». В 2017 году было реформировано государственное вещание — после структурных и персональных изменений оно потеряло прежнюю остроту общественной критики.
К этому моменту против Натаниягу было открыто уже три уголовных дела — о коррупции и злоупотреблении доверием и служебным положением, — и по некоторым из них он уже стал обвиняемым. На этой стадии ему потребовалось ослабить судебную систему уже в личных целях — для сохранения не только власти и репутации, но и, чтобы, чего доброго, не сесть в тюрьму. Уже в предыдущей каденции премьер запустил несколько процессов. Что касается его собственной партии, она сильно поправела, и среди всего прочего, в ней выросло влияние тех ее деятелей (таких как нынешний министр юстиции Ярив Левин), которые давно хотели сломать политическое равновесие путем ограничения БАГАЦа. Второй процесс заключался в создании правительственной коалиции, заинтересованной в таком ходе дел. Разумеется, заинтересованы в открытом противостоянии с законом и БАГАЦем были те партии, чаяния которых суд ограничивал, и прежде всего крайние националисты, программа которых заключается в давлении на арабское меньшинство. Они пытались добиваться своего, вытесняя арабов с занимаемых ими земель, выкупая земли и городские дома в районах, населенных арабами, меняя статус кво в чувствительных точках, включая храмовую гору, или ослабляя контроль за действиями армии на территориях (но этому всегда мешал БАГАЦ). Особенно заметным деятелем такого рода и инициатором провокационных инцидентов был адвокат Итамар Бен-Гвир, создавший свою партию, которую Натаниягу стал «выращивать» в качестве партнера по коалиции. Вторая группа, заинтересованная в ослаблении влияния юридической системы — это религиозно-ортодоксальный сектор, некоторые политические руководители которого, такие как Арье Дери, находятся в еще большем конфликте с законом, чем Натаниягу. Кроме того, и его партия ШАС, и другие ортодоксальные партии, в обмен на поддержку, ждут от него бюджетов и привилегий: например, законодательно утвержденной привилегии не служить в армии для изучающих тору. Еще более важным для этих партий является распространение законодательным путем религиозного образа жизни и религиозных запретов. Для нас это означает изменения в сфере получения гражданства, браков, прав сексуальных меньшинств, функционирования транспорта, больниц и не только.
Отмена всех ограничений
Перед лицом угрозы такой консолидированной коалиции крайне правого направления все остальные политические силы объединились в блок, под неофициальным названием «Только не Биби» (Нетаниягу). Сколько было говорено о неспособности оппозиционных сил объединяться — и не снилось российской оппозиции, считающей себя уникальной по степени несогласия и раздоров. И все же ценой взаимных уступок и в результате непрекращающихся требований протестантов, которые во время пандемии ходили на протесты раз в неделю как на работу, коалиция «только не Биби» выиграла выборы и сформировала правительство. Срок его был полтора года.
Почему эта коалиция не продержалась дольше? Потому что платформа «только не Биби» не содержала внятной положительной программы, помимо желания отобрать власть. В результате, отобрав ее, правительство не знало, для чего оно существует и каким общим делом оно должно заняться: каждый занимался реализацией программы своей партии. Арабским партиям нужны были бюджетные средства на реализацию своих проектов, сионистским партиям — на ровно противоположные. Конь и трепетная лань еще не прочувствовали по-настоящему, в чем их настоящая точка соприкосновения и какая жизненная проблема касается абсолютно всех. Только постфактум, когда на следующих выборах опять победил Биби и его команда, стало ясно, что эта кардинальная проблема существует. Называется она «защита гражданских прав».
Не через год и даже не через месяц, а чуть ли не на следующий день после формирования коалиции Натаниягу приступил к проведению судебной реформы, то есть к ограничению полномочий высшего суда справедливости, единственного органа, который мог воздействовать на законодательную и исполнительную власть с точки зрения этих прав. И если раньше кто-то мог сказать — «и много ль дела мне, что чуткая цензура» (то есть суд справедливости) велит кого-то там на территориях держать и не пущать, а кого-то наоборот отпущать, сегодня дело приняло совсем другой оборот.
Судебная реформа, много лет подготавливавшаяся Арье Левином, назначенным теперь министром юстиции, и выдвинутая в качестве программы коалиции, ставит вопрос так, что кнессет простым большинством может отменить любые решения БАГАЦа, и что у коалиции будет решающее преимущество при голосовании о назначении членов верховного суда. А значит, правительство не будет ограничено вообще ничем и сможет править в автократическом режиме, то есть проводить ту политику, которую захочет, принимать любые самые безумные законы без всяких ограничений.
Среди законопроектов — и только что утвержденный закон о смертной казни, и закон об ограничении права на забастовку. Тактика коалиции заключается в натиске, то есть таком графике принятия реформы, чтобы не дать времени на обсуждение и нежелательное развитие событий. У кнессета есть для этого большинство, что бы там ни обсуждали и какие бы аргументы не выдвигали. Именно поэтому в Израиле начались такие решительные и даже агрессивные протесты, забастовки, кампании отказа в некоторых частях армии — это демонстрация нежелания следовать такому курсу и требование остановить, как говорят в России, «взбесившийся принтер».
Все готовятся к худшему — к тому, что будет, если реформа будет предложена к утверждению в том виде, в котором представлена, а БАГАЦ наложит на нее вето. Что сделает правительство? Не уничтожит ли оно БАГАЦ незаконным силовым способом, дав сигнал к гражданскому противостоянию, если не сказать войне? Поддержка БАГАЦа на улицах — предостережение правительству, и, кажется, на сегодняшний день, по крайней мере в Ликуде предостережение услышано — ходят слухи, что там готовятся внести изменения в изначальный вариант.
Де-мо-кра-ти-я!
Возможен ли в борьбе против этой реформы компромисс? Можно ли провести ее в ограниченном виде? Многие, в том числе и президент Израиля, вызвавшийся быть посредником между коалицией и оппозицией, работают над мягким вариантом реформы. В том или ином виде она необходима, уверяют смягчители: у «судебного активизма» есть отрицательные стороны, потому что он превращает профессиональную касту юристов в верховную власть страны с правом вето. Другие говорят, что изменения в юридической системе дают в руки правительства всего лишь инструмент, наличие которого может помочь в известных ситуациях, и что не обязательно с его помощью будут осуществляться самые ужасные сценарии.
Но проблема в том, что Натаниягу, для того чтобы заполучить этот инструмент и провести законы, которые не дадут отстранить его от руководства страной, присоединил к себе таких людей и наобещал им такого, что сейчас просто в силу коалиционных соглашений инструмент должен быть использован для самых плохих дел. Достаточно сказать, что Бен Гвир, прежде известный как правый активист, поддерживающий любую политическую провокацию, получил в нынешнем правительстве место «министра национальной безопасности».
Человека со стороны может удивить, что демонстранты на улицах без конца выкрикивают по слогам одно слово: де-мо-кра-тия? Как любое слово, оно имеет много значений и нюансов, и никто не может дать ему одного единственного верного определения, все зависит от контекста. Сегодня оно подразумевает одно — противодействие опасности автократии, поскольку ничем не ограниченная законодательно-исполнительная власть, возглавляемая несменяемым премьером — это и есть автократический режим. Никому не хочется казаться в реальности, в которой тебя могут решением «принтера» лишить права говорить, то, что считаешь нужным, выходить на демонстрации, быть феминистским или ЛГБТ активистом, практиковать любую версию иудаизма, христианства или ислама, говорить и вести дела на своем языке. Израиль всегда, со времени основания государства, сохранял облик демократии в этом смысле и позволял бороться за расширение прав гражданина. Поэтому, а не почему-то другому, мы стоим сегодня на улице. Стоят те, кто всегда отстаивали права арабского населения. Стоят те, кому, напротив, невмоготу и неприятно видеть лозунги «Palestinian lives matter». Стоят и сторонники сексуальных меньшинств, и рядом с ними — религиозные люди в кипах. Всем нужна не только своя рубашка, то есть бюджеты, интересы своего сектора, своей общины — а базовые права. Как мы дошли до такого? И себе, и оппозиционным движениям в других странах — горький урок.
***
Пока писалась эта колонка, произошли следующие события. Под общественным давлением комиссия по законодательству согласилась отложить обсуждение большинства законов на летнюю сессию кнессета. На текущей (зимней) будет представлен только закон о составе комиссии по назначению судей в компромиссной редакции и законы, не входящие в пакет. Среди последних — скандальный закон о том, что БАГАЦ не может отменять назначение министров (так называемый «Закон Дери», позволяющий ему войти в правительство) и закон о том, что главу правительства можно отстранить только на основании состояния здоровья и неспособности выполнять свои обязанности (подразумевается, что обвиняемый по уголовному делу может находиться в этой должности).
Правый лагерь возмущен этим отступлением от первоначального плана, а оппозиция не считает принятые решения компромиссом. Глава правительства молчит, потому что ему запрещено БАГАЦем высказываться о судебной реформе, поскольку он сам находится под судом. Программа, несколько дней назад представленная президентом, оказалась «левее» чем ожидалось и не стала основой компромисса.
