Оценивая реакцию российской экономики на шоки, вызванные решениями политического руководства страны в 2022 году, большинство экспертов сходятся на трех моментах:
- макроэкономические показатели ведут себя значительно лучше, чем изначально предполагалось;
- причины этого лежат в рыночном характере экономики и мастерстве финансово-экономических регуляторов — а кроме того, сильно помог приток экспортной выручки до вступления в силу жестких ограничений;
- в ближайшие год-два следует ожидать постепенного ухудшения ситуации, но умеренными темпами, без реализации катастрофических сценариев.
Картина в общих чертах
В то же время список долгосрочных экономических последствий событий минувших 12 месяцев похож на отчет перед кураторами очень успешного иностранного (скорее всего, китайского) агента, специализирующегося на экономических диверсиях. Всего за год удалось добиться:
- сокращения доходов от экспорта почти на треть, в результате чего Россия лишилась многолетнего источника внешнеэкономических доходов, постоянной подушки безопасности в виде достаточного притока «нефтегазодолларов»;
- резкого роста зависимости от Китая.
И то и другое — важнейшие составные части катастрофического снижения безопасности страны.
Кроме того, в ближайшие год-два можно добиться еще трех крайне неблагоприятных для России долгосрочных результатов.
Во-первых, в результате двух волн эмиграции практически утрачена возможность формирования нового «полюса роста» на базе IT-отраслей, который бы мог хотя бы частично заменить выпадающие доходы от экспорта углеводородов. Эта возможность, видимо, будет утрачена окончательно при выполнении хотя бы одного из двух условий:
- если будет проведена еще одна мобилизация;
- если в течение ближайших 6 — 9 месяцев не будут созданы условия для возвращения уехавших специалистов (пока они не успели «врасти» в новую жизнь).
Во-вторых, при сохранении внешних условий новое равновесие в экономике может быть достигнуто только на основе существенного снижения ее технологичности, что, видимо, навсегда устранит для России возможности успешной конкуренции на глобальном уровне. Технологический регресс уже практически всеми (включая правительство и Банк России) воспринимается как неизбежное будущее России, спорить можно только о степени упрощения технологий.
В-третьих, завершится уничтожение науки, искусства и культуры. Денег на эти направления хватать не будет, так как для нынешней власти существуют более приоритетные направления финансирования. Уедут не только звезды первой величины, но и все, кто минимально конкурентоспособен. Вместо науки — лысенковщина, вместо искусства и культуры — пропаганда.
Потеряна треть экспорта
Все количественные оценки сейчас крайне затруднены, потому что значительная часть ранее доступных статистических показателей перестала публиковаться, а некоторые из них фальсифицированы. Поэтому оценить реальное падение экспортной выручки можно только по косвенным данным, и вообще оценить только в более или менее «белой» части экспорта, по которой будут получены официальные платежи, в том числе в бюджет. Снижение прозрачности и отход от традиционных схем внешней торговли резко расширили возможности для «отпиливания» и присвоения части экспортных доходов посредниками. Степень расширения этих возможностей, видимо, прямо пропорционально количеству внезапных смертей менеджеров, посвященных в финансовые вопросы добычи и транспортировки углеводородов.
Потеря значительной части экспорта обнулила более чем полувековые усилия страны по завоеванию исключительно емкого и высокомаржинального европейского энергетического рынка. С этим завоеванием связаны многие мемы последних десятилетий СССР: «разрядка напряженности», «хельсинкский процесс», «освоение Сибири», «Самотлор», «нефтепровод Дружба», «Уренгой-Помары-Ужгород» и т. д. Собственно, еще Петр Первый рвался в Европу, понимая перспективность этого рынка. Нынешняя власть крайне пренебрежительно отнеслась к его усилиям и к усилиям Советского Союза 1960-1980-х годов — «Кемска волость? Да пусть забирает на здоровье!».
И не нашлось никого, не только способного воспроизвести жесткую отповедь Милославского, но даже и вполне лакейского «Как же это так, кормилец?». Все, от сторонников централизованного планирования до предельно рыночных инвестиционных советников поддакивали, что Европа обязательно замерзнет (хотя элементарные расчеты свидетельствовали, что это было абсолютно исключено). К сожалению, уровень придворных (да и не только придворных — посмотрите на осенние мнения оставшихся в России «гуру фондового рынка») советников в России — ниже плинтуса!
Но даже таким советникам им далеко до предправления «Газпрома» Алексея Миллера (прогнозировавшего, что к марту в европейских хранилищах останется 5% запасов газа) и замсекретаря Совета безопасности Дмитрия Медведева (прогнозировавшего, что цена на газ зимой достигнет 5000 долларов за тысячу кубометров), завоевавших вечное членство в высшей лиге клуба «особо одаренных».
Значительное, местами доминирующее присутствие на европейском энергетическом рынке позволяло жить всему российскому народу в достаточно расслабленном режиме, обеспечивая стране минимальный уровень валютного заработка практически при любом состоянии ее экономики. Мечтали слезть с нефтяной иглы — получите!
Появится ли новая точка роста?
Если бы потери ограничились только областью сырьевого экспорта, то это, при определенных условиях, могло бы стать стартом для развития новых «полюсов роста», создания новых экспортноориентированных и глобально конкурентоспособных секторов экономики. Наиболее мощный полюс роста мог бы сформироваться в виде очень крупного IT-сектора (в самом широком понимании). Еще в 1990-е годы большое количество программистов работали на глобальные корпорации, создавая иногда заметный поток доходов в некоторых городах (например, Переславля).
Поэтому отток IT-специалистов стратегически может оказаться намного большей потерей по сравнению с потерей рынков углеводородов. Возможность создать мощный сектор новой цифровой экономики с высочайшим экспортным потенциалом у России возникла не на пустом месте. Многовековые традиции математической школы, общий относительно высокий уровень человеческого капитала могут обеспечить выдающиеся экономические результаты именно в современной экономике, которая все больше основывается на цифровых технологиях. Но последствия шоков 2022 года могут пресечь развитие цифровой экономики в России. И тогда заместить выпадающие доходы от продажи углеводородов будет нечем. Сельское хозяйство имеет ограниченный потенциал экспортных поставок, который, возможно, будет еще больше ограничен санкциями, и оно обладает гораздо меньшим мультиплицирующим влиянием на другие отрасли экономики, по сравнению с цифровой экономикой.
Утрата перспектив развития цифровой экономики в России крайне болезненна, так как это своеобразная волшебная палочка, с помощью которой можно было бы достаточно быстро стать одним из мировых лидеров, реализовав имеющиеся конкурентные преимущества. Во-первых, потому что именно цифровая экономика может обеспечить масштабирование производства продуктов (услуг), которые российские Левши в рамках традиционных технологических парадигм делали в единственном экземпляре. Во-вторых, в цифровой экономике мы просто еще не успели отстать. И, в конце концов, лидерство в области высокотехнологического сектора гораздо престижнее, чем лидерство в области продажи сырья и продуктов питания.
Реальный риск потери суверенитета
Зависимость России от Китая по большинству показателей начала серьезно расти после 2009 года (а по экспорту — с 2015 года). С 2016 по 2021 год доля Китая в российском импорте выросла с 10,8% до 28,6%; в экспорте — с 6,4% до 17,3%. (По данным таможенной статистики, на основе оценки внешнеторгового оборота России с 29 крупнейшими внешнеторговыми партнерами.) С начала 2022 года таможенная статистика перестала публиковаться, но по оценкам Института стран с переходной экономикой при Банке Финляндии, доля Китая в российском товарном импорте выросла «гораздо выше одной трети, возможно, 40%».
Россия является крупнейшим в мире реципиентом иностранных займов, выданных китайскими органами и организациями — по состоянию на конец 2017 года на сумму 125,4 млрд долларов (почти четверть от совокупной задолженности 25 крупнейших реципиентов китайских займов). Эта задолженность, скорее всего, существенно выросла в 2022 году.
Растет доля юаня в российских государственных валютных резервах. В конце 2022 года была утверждена новая структура активов Фонда национального благосостояния, в которой предусмотрено, что фактическая максимальная доля юаня ограничена 60% (увеличение в 2 раза). Доля юаня в валютных средствах граждан РФ к конце 2022 года достигла 11%.
В целом проблема зависимости России от Китая заслуживает специального расследования, но очевидны крайне опасные последствия данного процесса. Вследствие получения Китаем фактически монопольного положения во внешней торговле с Россией и создания ситуации долговой зависимости ряда российских корпораций экспортные поставки ряда товаров уже происходят по ценам, невыгодным для российских поставщиков. Не менее опасным видится усиление роли юаня — как в государственных резервах, так и в сбережениях населения.
Во-первых, Китай сегодня находится в достаточно трудной долговой ситуации, которая не разрешится в ближайшем будущем.
Во-вторых, юань — актив неликвидный, и в случае наступления китайского долгового кризиса рыночная стоимость юаня (учитывающая возможность его немедленной продажи) мгновенно устремится к нулю.
В-третьих, Китай может начать использовать российские накопления в юанях в качестве инструмента давления.
Если до 2022 года Россия была просто сырьевым придатком Европы и отчасти Китая, то теперь она критически зависима от Китая в финансово-экономическом плане, и эта зависимость может стать тотальной, т. е. колониальной. Это и есть утрата суверенитета, которая особенно опасна, когда страна, от которой зависим, имеет территориальные претензии.
Тактические результаты, перспективы и риски
Важный тактический результат решений 2022 года состоит в том, что заметно меняется структура ВВП — доля «пушек» растет, а «масла» падает. Поэтому теперь показатель ВВП в гораздо меньшей степени будет соответствовать оценке уровня жизни населения (да и в целом уровня развития экономики). ВВП будет падать (даже с учетом всех фальсификаций — все равно падать) медленнее, а уровень жизни быстрее. Попутно заметим, что зарплаты будут выплачиваться как за производство «масла», так и за производство «пушек», но вот покупать на эти деньги будут только «масло», что станет дополнительным проинфляционным фактором.
Рыночное поведение экономики, мощный стабилизирующий эффект от которого стал неожиданностью для большинства экспертов, скорее всего, постепенно будет становиться все менее ярко выраженным.
Во-первых, рост роли государства в экономике, наблюдавшийся, по крайней мере, 15 последних лет, заметно ускорился в последний год. Это связано как с изменением структуры выпуска (рост доли продукции военного назначения по государственным заказам), так и структуры финансирования (уход иностранных инвесторов, отток частного капитала, рост государственного финансирования).
Во-вторых, рыночное поведение российской экономики в значительной мере было усилено произошедшим в 2020–2021 гг. приспособлением малого и среднего бизнеса к ковидным ограничениям. Резкая интенсификация использования сетевых/дистанционных каналов продаж позволила многим предпринимателям не только выжить, но и нарастить производство.
Доля доходов от предпринимательской деятельности в совокупных доходах населения выросла с 4% во втором квартале 2020 года до 6,5% в I квартале 2022 года, ненадолго (уже к IV кварталу 2022 года доля снизилась до 5,8%) прервав долгосрочный тренд на снижение этой доли. Нацеленность государства на ограничение деятельности иностранных мессенджеров и платформ неизбежно приведет к дальнейшему падению цифрового предпринимательства населения (достаточно вспомнить потери предпринимателей от запрета «инстаграма» и от повышения риска пользования «фейсбуком»).
Сокращение рыночности экономики будет подрывать основы относительной стабильности, наблюдавшейся в 2022 году. Более того, наблюдаемый в январе–феврале 2023 года резкий отрыв бюджетных расходов от доходов и становящаяся все более вероятной утрата макроэкономической стабильности может спровоцировать лиц, принимающих решения, на дальнейшие ограничения действия рыночных механизмов (в части конвертируемости рубля, свободы цен, свободы распоряжения прибыли корпорациями и т. д.). Несмотря на очевидную самоубийственность такого шага, его нельзя исключать, помня о «сверхгениальном» решении о добровольном отказе от европейского рынка углеводородов.
В 2023 году основным сценарием изменения экономической динамики остается сценарий постепенного, но устойчивого ее снижения, темпы которого в том числе зависят от возможных новых санкций. Вместе с тем значительно вырос риск внезапного резкого ухудшения ситуации в экономике в связи со все более вероятной утратой макроэкономической стабильности. Специалисты в области бюджетной политики и денежно-кредитной политики утверждают, что существует достаточное количество инструментов относительно безопасного (с точки зрения побочных эффектов) купирования наметившихся негативных тенденций в области дефицита бюджета, состояния платежного баланса, а также связанных с ними инфляционных процессов и курса рубля.
Возможно, в течение определенного (достаточно краткосрочного) периода времени это будет работать. Но при условии продолжения инфляционного финансирования бюджета, ограниченности валютных поступлений от экспорта и резкого наращивания государственного долга равновесие на валютном рынке, на рынке государственного долга и на товарном рынке станет невозможным.
Исчерпаемый запас прочности
Первый из инструментов, нацеленных на сокращение дефицита бюджета, уже продемонстрирован правительством — это повышение налоговой нагрузки на корпоративный сектор, сначала посредством уплаты якобы windfall tax, затем завуалированное (через нормированное сокращение дисконта к цене brent) повышение налоговых обязательств нефтяных компаний, потом, видимо, придумают что-то еще. Но этот инструмент как раз имеет вполне очевидный негативный побочный эффект: сокращение ресурсов, которые корпорации могут использовать для адаптации к шокам, т. е. он снижает рыночность и, соответственно, приспосабливаемость экономики.
Второй из заявленных инструментов — наращивание государственного долга — также небезопасен по трем причинам: рост риска дефолта, рост риска инфляции и «эффект вытеснения» для частных заемщиков. Безопасность государственных заимствований определяется не только и столько соотношением долга и ВВП, сколько ликвидностью финансового рынка, структурой инвесторов на этом рынке и горизонтом их инвестиций, конвертируемостью и устойчивостью национальной валюты, а также, самое главное, скоростью прироста госдолга (соотношением новых заимствований к общему долгу). В странах-изгоях не бывает достаточно ликвидного финансового рынка, инвесторов с длинными деньгами и конвертируемой валюты. Для них по-прежнему актуально правило безопасного наращивания государственного долга Домара: прирост объема обязательств по государственному долгу не должен превышать темп прироста национального дохода. (Domar, Evsey D. The «Burden of the Debt» and the National Income. // The American Economic Review, Vol. 34, No. 4 (Dec., 1944), pp. 798-827.)
Не следует забывать, что ускоренное наращивание государственного долга в 1995–1997 гг. в России стало причиной дефолта 1998 года. (Ю. А. Данилов. Рынки государственного долга: мировые тенденции и российская практика. — М.: ГУ ВШЭ, 2002. С. 65 — 72.) Практическая реализация наращивания государственного долга в России — это на 90% эмиссионное финансирование Центральным банком правительства в два шага: выдача денег коммерческим банкам по договорам репо — покупка банками государственных облигаций. Такое финансирование разгоняет инфляцию. Активный выход государства на рынок облигаций означает пропорциональное сокращение ресурсов, которые сможет привлечь частный сектор, и, следовательно, сокращение его возможностей по смягчению падения.
У российской экономики пока есть запас прочности, позволяющий избежать катастрофического сценария, но в течение 2023 года он может быть исчерпан, как сокращением гибкости экономики, так и целым рядом событий:
- быстрым сокращением Фонда национального состояния;
- сохранением наблюдаемого в январе–феврале опасно высокого уровня бюджетного дефицита (не говоря уже о его увеличении);
- новой мобилизацией или другими политическими решениями, не учитывающими экономические слабости и риски.
Справиться с последствиями этих событий финансово-экономическому блоку, скорее всего, не удастся. В отличие от физики, в которой переход к турбулентному процессу происходит автоматически при достижении параметрами процесса некоторых критических уровней, в экономике переход в режим турбулентности может произойти, вообще говоря, вне зависимости от критичности тех или иных параметров экономической жизни, но при появлении события, выполняющего функции толчка, триггера («спускового крючка». — Стратегическое управление развитием российской экономики в условиях мировой турбулентности. Аналитический доклад. М., Центр исследования экономической политики Экономического факультета МГУ, 2016.) Российская экономика теперь будет постоянно находиться в ситуации, близкой к сваливанию в турбулентность.
Отойти от нее она не может, так как отсутствуют факторы, которые могут обеспечить устойчивый рост производства — в отсутствие устойчивой экспортной выручки и замещающих ее новых полюсов роста ей просто не на что опереться.
Тупик
Несмотря на неэффективность, несбалансированность и неустойчивость существующей экономической модели России, ее смену сложно прогнозировать. Потери России и ее народа компенсируются теми выгодами, которые получили представители власти, в том числе: уничтожение оппозиции и свободной прессы, и исходящих от них рисков; получение контроля над большей частью российских активов вследствие редомициализации в Россию олигархических холдингов; расширение возможностей обогащения вследствие резкого снижения прозрачности и повышения роли серых (черных) схем. Поэтому они будут всячески пытаться сохранять существующую ситуацию, естественной частью которой является экономическая модель, несмотря на всю ее очевидную тупиковость.
Состояние тупика, в которое попала российская экономика, стало прямым следствием игнорирования принципиально нового, более глубокого международного разделения труда, которое сложилось во второй половине XX века. За описание новой модели международной торговли, впервые сделанное в статье 1979 года, Пол Кругман получил Нобелевскую премию по экономике. Переход корпораций к специализации на отдельных деталях, моделях, сортах позволил найти миллионы монопольных ниш и обеспечить себе монополистическую сверхприбыль. Взаимосвязанные следствия этой технико-экономической революции сложно переоценить:
- любое более или менее сложное изделие стало собираться из деталей, произведенных в различных странах мира корпорациями, специализирующимися на производстве этих деталей, и инвестирующими значительные ресурсы в совершенствование технологии производства и снижение его себестоимости (наличие know-how стало решающим фактором конкуренции);
- себестоимость производства таких деталей в специализированной корпорации и у конкурентов стала различаться в разы, в десятки и сотни раз, что привело к росту монопольной прибыли корпораций и барьеров входа на рынок каждой отдельной детали;
- эффективность различного рода автаркических систем и инструментов их функционирования, включая импортозамещение, кардинально упала;
- для производства практически любого сложного изделия необходимо поддерживать экономические отношения с огромным числом контрагентов.
На смену конкуренции пришел новый механизм взаимодействия экономических агентов — кооперация. В отличие от задачи кооперации в рамках концепции «государства всеобщего благоденствия» (середина XX века) — «корректировать конкуренцию, „игру рыночных сил“» (Полтерович В.М. К общей теории социально-экономического развития. Часть 2. Эволюция механизмов координации. // Вопросы экономики. 2018. № 12. С. 90.), в системе, в которой крупные корпорации, концентрируясь на крайне узкой нише, не имеют конкурентов, но имеют потребность в координации с такими же корпорациями, работающими в других нишах, кооперация вытесняет конкуренцию, как механизм экономической координации. Сотрудничество становится обязательным условием функционирования экономических систем, в том числе глобальных.
В начале XXI века происходит дальнейший рост глобальной взаимозависимости человечества. Наступил «век интернализации» («сжатие» расстояний, глобализация экономики и финансов), который еще более усиливает углубление международного разделения труда.
Интегральным обязательным условием функционирования современных экономических систем стало мирное сосуществование, которое должно дополняться активным сотрудничеством с большинством стран мира. Деление стран на «дружественные» и «недружественные» существенно сокращает возможности минимизации затрат на производство сложных изделий, делая национальную экономику неэффективной, а производство значительной части сложных товаров — невозможным.
Чтобы предотвратить катастрофу, нужно выйти из состояния тупика.
