Вероятно, именно это стало причиной весьма неожиданного и пока не исследованного феномена: уезжая из России с началом войны, люди увозят с собой в эмиграцию свои школы. С таким, пожалуй, не сталкивалась еще ни одна волна русской эмиграции.
В нашем исследовании приняло участие около сорока человек. Это учредители новых школ и учителя, родители и ученики. Конечно, этого недостаточно для серьезного социологического исследования, но позволяет сделать выводы о размахе и уникальности разворачивающегося на наших глазах процесса.
Для респондентов этот разговор оказался чрезвычайно важным: люди говорили значительно больше, чем требовалось для интервью, очень волновались, казалось, что им важно выговориться. Именно поэтому мы постарались сохранить их прямую речь как бесценный документ эпохи. Но мы сохраняем и конфиденциальность некоторых участников исследования: все имена и личные данные респондентов кроме основателей и руководителей школьных проектов, изменены.
«Я открыла школу, чтобы не сойти с ума»
Новые школы начали открываться всего спустя несколько недель после начала войны. Многие респонденты подчеркивали, что для них самих это стало способом спастись от депрессии и паники.
Марико Монахова, основатель директор черногорской школы «Адриатик Нови» открыла школу просто чтобы не сойти с ума: «Когда я приезжала по вечерам домой, я садилась на террасе, смотрела на плывущие по заливу паромы и понимала, что жизнь продолжается и мы должны вытащить детей из этого ужаса. И вот сейчас я понимаю, что меня отчасти это спасло».
Елена Чегодаева, основательница Свободной школы в Ереване, переехала в Армению 3 марта, школа открылась 4 апреля: «В тот день я впервые с начала войны перестала плакать, у меня было относительно хорошее настроение. Мой молодой человек сказал, что надо организовать школу. Я люблю все организовывать, и я согласилась. Потом плакать было уже просто некогда: через две недели мы уже открывали в обычной ереванской шестикомнатной квартире школу для наших первых сорока учеников».
Назвать черное черным, а белое — белым
Учителя хороших школ были одними из первых, кто стал покидать страну уже в первые дни после начала войны. Не в последнюю очередь из-за того, что для многих стразу стало понятно: даже те хрупкие ростки свободной педагогики, которые еще оставались в стране, неминуемо будут раздавлены, работать как прежде уже не получится. Как сказал Дмитрий, учитель математики одного из московских лицеев, «еще задолго до начала войны было ощущение, что мы все, пытаясь спасти остатки нормального образования, словно бежим вверх по идущему вниз эскалатору. Когда началась война, мне стало казаться, что эскалатор стремительно летит вниз, и теперь бежать вверх надо с утроенной силой».
С ним согласна Ирина, преподаватель английского языка: «Сразу же появилось ощущение, что надо срочно уезжать, как из горящего вертолета выпрыгивать. Не выпрыгнешь — так и будешь всю жизнь стоять и смотреть –- Поэтому я решила рискнуть: ради того, чтобы белое было белым, а черное — черным, чтобы отказаться от двойной бухгалтерии и двойной жизни».
Когда началась война, в школе »Le Sallay Диалог», проходила очная сессия в Турции (школа работает в очно-заочном режиме, чередуя периоды дистанционной учебы с двухнедельными очными сессиями). Вспоминает Екатерина Кадиева, основаетельница школы: «Почти все наши учителя сказали: мы, пожалуй, в Россию назад не полетим. Пришлось срочно придумывать, куда релоцировать команду, как делать им легальные внж. Тоже кстати сильная история — улететь с чемоданом ручной клади на две недели в Турцию, и больше никогда не вернуться домой…»
Россию покидали не только рядовые учителя: многие респонденты подчеркивали, что занимали высокие позиции в системе образования: участвовали в разработке актуальных проектов Министерства образования («Айти полигон», «Матвертикаль») один из респондентов отметил, что занимался стратегическими разработками для системы дистанционного образования «Фоксфорд».
Школьный оркестр
Спасение учителей, внезапной оказавшихся выброшенными из любимых школ, — одна из задач, которую ставили перед собой основатели эмигрантских школьных проектов. Их костяк составили учителя лучших московских и петербургских школ: «Новой школы», Европейской гимназии, школы «Летово», «Интеллектуала», Лицея имени Вернадского, «Белой вороны», «Апельсина», московской 57 и петербургской 610 школы. Высочайший профессионализм оказавшихся в релокации учителей отмечают практически все респонденты: и сами учителя, и родители, и ученики.
«Для меня огромным открытием было то, насколько профессиональны учителя в моей школе — говорит Марина, преподаватель математики, — иногда зацепишь, как с детьми работают, что делают, как продумана и простроена у них программа — для меня просто новый мир открывается каждый раз!»
Лиза Пантелеева, основательница частной школы в Фетихие, довольна, что ей удалось собрать у себя сильных учителей из хороших школ: «Мы школу открывали практически на коленке, но удалось выцепить классных педагогов. Мы собрали очень прикольную команду энтузиастов с горящими глазами, которые в первых рядах уехали из страны».
Анна Пучкова, директор школы «Проектор», подчеркивает, что ей нужны не только выдающиеся именитые педагоги: «Школа — это оркестр. В нем должны быть не только звезды, но и те, кто будет им аккомпанировать».
Устроиться на работу в хорошую школу не так-то просто: предложение сейчас существенно превышает спрос. Преподаватель биологии Геннадий рассказывает, что хотел бы устроиться в школу в Тбилиси, но пока что у него это не получается, и он вынужден продолжать зарабатывать репетиторством, главным образом подготовкой к ЕГЭ онлайн: местный рынок подобных услуг мал, и цены на них значительно ниже московских.
Некоторые респонденты отметили невысокую по московско-петербургским меркам зарплату учителей. Анна и Алексей, супружеская пара педагогов из Москвы, преподающая в одной из частных школ Тбилиси возражают: получают по местным понятиям немало, к тому же они вообще считают себя «редкими птицами»: релокантам крайне трудно найти работу по специальности.
При приеме на работу может быть серьезное тестирование. Елена Чегодаева просит кандидата провести лично для нее урок: «Я веду себя как самый сложный ребенок в классе который скачет, вертится, орет, нарушает правила, не делает домашнюю работу. И я смотрю, как они справляются».
В школе «Проектор» разработана программа стажировки кандидатов: «У нас есть двухнедельный онбординг-курс, который проходит каждый педагог, приходя к нам: наши ценности, принципы. У нас есть большое количество прописанных гайдов, хендбук для педагогов. Каждые каникулы у нас один день бывает полноценный тренинг для педагогов. Мы туда встраиваем те темы, которые нам кажется максимально актуальными».
Несмотря на демократизм и прозрачность, педагоги авторских столичных школ иногда чувствуют себя неуютно в новых условиях. Главным образом из-за отсутствия прочных горизонтальных связей и отсутствия принципа делегирования ответственности. «В моей старой школе мое мнение было важно, если я видела проблему, шла к администрации, предлагала решение и говорила, что я это решу. Здесь я пришла в систему, которая уже сформировалалсь, и от меня нужна скорее исполнительность, чем какое-то метавидение», — рассказывает Анастасия, учитель одной из релоцированных школ.
Старые школы в новых обстоятельствах
Русские школы вне России существовали и до войны. «Адриатик колледж» в Черногории, «Проектор» в Тбилиси, »Le Sallay Диалог» — давние, хорошо известные школьные проекты с прекрасной репутацией. С началом войны им пришлось существенно измениться. Главным образом, из-за колоссального наплыва учеников.
«Адриатик колледж» открыл два новых филиала: в Баре и в Херцег-Нови, готовится открытие третьего, в Подгорице. Существенно расширилась тбилисская школа «Проектор»: с 120 до 320 учеников. Весной, вспоминает директор школы Анна Пучкова, пришлось открыть для вновь приехавших детей вечерние подготовительные классы.
Некоторые школы существенно пересмотрели концепцию. «Мы прияли решение не играть ни в какие-то игры — рассказывает Сергей Кузнецов, основатель школы «Le Sallay Диалог» — и сразу выступили со стейтментом по поводу происходящего, заявили свою позицию: что думали, то и написали, мы иначе поступить не могли ни по политическим, ни по этическим соображениям. Из этого следовало, что мы больше не можем учить детей, живущих в России. И не потому, что российские дети не заслуживают хорошего образования, но я не знаю в какой момент тот факт, что ребенок учится в школе, руководство которого делает подобные заявления, навлечет на ребенка и его родителей серьезные неприятности. Так что в течение двух недель после начала войны мы приняли решение что от российского куррикулума мы отвязываемся и подготовкой к ОГЭ больше не занимаемся». Большинство учеников «Диалога» также переехало из России, заключает Кузнецов.
Сарафанное радио релокации
Родители, покидая Россию, часто выбирают страну по школе «Некоторые люди приезжают в город потому, что по сарафанному радио сказали, что там хорошая школа, — рассказывает Елена Чегодаева. — А были и такие, которые ездили по странам и смотрели школы, им понравилась наша, и они решили остаться».
Об этом же говорят и родители: «Мы приехали в Грузию летом, выбрав школу. Это была одна из основных вещей, которая нас интересовала. Информацию искали в интернете, в соцсетях. Составили список школ, потом поговорили с теми, кто понравился и выбрали то, к чему душа легла», — рассказывает Вероника.
Часто определяющую роль играет личное знакомство с организаторами или учителями. «Мы узнали, что наши любимые учителя переехали в Черногорию, — говорит отец троих детей Николай, — поэтому у нас не было никаких сомнений: перебираемся туда. Хотя в жизни детей и произошли огромные перемены, у них сохранилось главное: кусочек их родного лицея».
«Большинство людей, которые учатся в „Адриатик Нови“, — говорит Марико Монахова, — это или мои знакомые или знакомые знакомых, или они со мной в походы ходили, или на моем онлайн курсе занимались. Многие приехали, наблюдая в соцсетях за тем, что мы делали».
Все без исключения респонденты повторяли слово «ценности» — те самые, что создавались, бережно хранились и преумножались в демократических авторских школах последние тридцати лет.
Свобода мысли
Большинство респондентов безусловной ценностью называли свободу мысли. Рустам Курбатов, основатель и директор школы «Открытый ковчег» формулирует это так: «Свобда — в том, что ученик не повторяет за учителем, а спорит с ним, высказывает свое непонимание, недоумение. Свобода думания. Свобода действия — делать только то, о чем ты подумал и делать только то что ты захотел. Это значит, что ученика нельзя принудить делать домашнее задание, отвечать на уроках.
Марико Монахова также считает, что важнейший навык, которому должна научить школа — это умение самостоятельно мыслить, самостоятельно работать с информацией. «Мы хотим вырастить из них людей, которые сами будут принимать решения: что для них это важно, что им это надо. Чтобы для них возымело смысл строительство этого дома, они должны понимать ценность каждого кирпичика, который они закладывают».
Именно такую школу искала для своих детей Надежда: «Мне не так важно, сколько академических знаний впихнут в моих детей, сколько дадут свободу говорить, думать, выражать свое мнение».
Гуманистический подход
«На одной из лестниц нашего школьного здания, — вспоминает Марико Монахова, — мы проводили мастер-класс по граффити, и человек который его проводил, написал три очень важных слова: безопасность, поддержка и внимание. И кажется, это то что нужно нам всем, причем не только детям. Каждого человека нужно заметить, каждый должен чувствовать себя в безопасности: психологической, физической, эмоциональной и каждому нужна поддержка».
Алина, преподаватель физики, отмечает, кто базовым принципом в ее школе является нулевая толерантность к насилию и любым проявлениям национализма.
Нина, учитель начальных классов, говорит, что ей важнее всего, чтобы у детей нормально сформировались ценности, ориентиры и отношение к учебе. «Я не суперсторонник систем, где миллион правил, школьная форма, детям надо много учиться. Я отдаю предпочтение человечности, социальным навыкам».
Анна Пучкова полагает, что современные образовательные подходы — не навороченные компьютерные классы и уроки робототехники: «Мы очень верим в софт-скиллз, самоопределение, целеполагание, планирование, умение работать в команде».
Марико Монахова считает важным через волонтерские проекты интегрировать детей в жизнь общества, которое их принимает: «Мы стараемся быть максимально деликатными, мы стараемся помогать городу. На каникулах каждый должен что-то сделать для города: кто-то газету, которую развешивают на досках объявлений, кто-то идет собирать мусор, кто-то починит скамейки в парке, кто-то приведет в порядок заброшенный стенд с туристической картой на набережной Я оказалась тут и считаю нужным приность момощь тем, кто остался без точки опоры и интеграция в общество, которое меня принимает».
Индивидуальная траектория
«У нас очень персонализированный подход к каждому ученику, — констатирует Екатерина Кадиева. — У нас с самого начала были очень маленькие группы, и они могут быть мультивозрастные. В одной группе могут быть дети 11-12-13 лет в зависимости от стартовых знаний. Один ребенок может быть в более сильной группе по математике и менее продвинутой по литературе. И это позволяет нам, если ребенок талантливее по одному предмету, двигать его вперед, но не быстрее, а глубже. Мы убеждены, что мало кто умеет в 10 лет определить уровень одаренности ребенка. То есть я бы сказал, что мы не принимаем одаренных и талантливых детей. Мы выпускаем одаренных и талантливых детей».
Вера, чьи дети учатся в «Адриатик-колледже», радуется, что на детей заметно меньше давят, чем это было в их московской школе, что между учителями и и учениками — очень дружественные и мягкие отношения: «Для нас очень важно, что здесь пониманием относятся к дисграфии среднего ребенка. А у старшей есть возможность заниматься по продвинутой программе по математике, обгоняя класс. Дети расслабились и стали получать удовольствие от школы».
Вне конкуренции
Не менее значимой ценностью кажется отсутствие конкуренции, какого бы то ни было рода рейтингов.
Рустам Курбатов считает, что выдающиеся академические успехи чаще всего бывают связаны с вовлечением ребенка в конкурентрную гонку за высшие места в рейтинге: «Те самые лучше результаты — они достигнуты помимо воли ребенка. Ребенок-то этого не хотел, заставили. Не нужно обольщаться и не нужно признавать эти результаты».
«Мы не устраиваем гонку на выживание, — утверждает Анна Пучкова, — я считаю, что педагогика в том и заключается, чтобы найти подход к каждому. Кому-то мы ставим более легкие задачи, кто-то решает олимпиадные, и у нас есть дети с особенностями и их прогрессом мы гордимся не меньше, если не больше, чем прогрессом тех учеников, которые показывают олимпиадный уровень и углубленные знания по какому-то из предмету».
Марико Монахова подчеркивает: в ее школе детям не ставят оценок и не задают домашнюю работу, потому что дети могут чувствовать себя свободно, лишь когда чувствуют, что им не прилетит, их никто не станет ругать за ошибки.
Михаил, чьи дети учатся в Ереване, был приятно удивлен, когда вместо табеля с оценками сына получил развернутый и очень доброжелательный отчет: «Очень важно, что сначала очень подробно рассказывалось об успехах и достижениях, отмечались не только академические успехи, но и человеческие качества, и лишь потом очень деликатно говорилось о том, что еще пока не получается».
Некоторые учителя сетуют, что безоценочная система, которая практикуется в большинстве новых школ, дается им нелегко: это куда более трудоемкий и для многих непривычный процесс, чем оценивание по пятибалльной шкале.
По мнению Марико Монаховой, в нынешней ситуации, когда дети пережили тяжелейший стресс, связанный с эмиграцией, «говорить об академических результатах и высоких достижениях бессмысленно» — ребенку надо сначала почувствовать себя в безопасности.
Школа как способ снять стресс
По мнению Евгении, психолога одной из релоцированных школ, это во многом связано с тем, что дети не принимали участия в принятии решения о переезде: «из доступной среды, где они все понимали, им было хорошо, у них была куча друзей, перевозят туда, где ничего этого нет.
Елена Чегодаева вспоминает, что детям, оказавшимся прошлой весной в Ереване, очень хотелось учиться, общаться между собой. Именно поэтому она и решила как можно скорее открыть школу.
Марико Монахова чувствовала, что школа станет спасением не только для детей, но и для взрослых: «Я понимала, что такая школа точно единственное, за что люди могут зацепиться, что мы взрослые просто сходим с ума от событий не можем делать простые вещи, связанные с бытом, а уж заниматься воспитанием детей вообще невозможно».
И учителя, и родители, заметили, что подростки переживают релокацию болезненнее, чем малыши. Как считает учительница начальных классов Александра, «Турцию после сентябрьской мобилизации, выглядят более дезадаптированными, чем те, кого привезли еще весной: «Представьте себе: ребенок только пошел в первый класс, стал привыкать, и вот его забрали из школы увезли в другую страну, и он снова начал учиться только в ноябре!»
Подростки реагируют гораздо острее. Это заметила Светлана Водолазская, автор онлайн-проекта Creative Thinking: «Я чувствовала себя не математиком, а психологом на выгуле. С февраля они приходили с вопросами, как жить дальше, надо ли нам готовиться или будет ядерная война, и мне нужно было транслировать уверенность, что атомная война неизвестно еще будет ли, а экзамен точно будет и надо не лежать лицом в подушку, а продолжать жить».
Анна Зиндер, соавтор онлайон-проекта «Блуждающая традиграда», сочувствует родителям: они и сами нуждаются в психологической помощи, а ведь редкий подросток сочувствует родителям, скорее, в силу возраста, он их обвиняет. И поддерживать ребенка в этот момент должна именно школа!
Сделать это, правда, непросто: доверие подростка, еще предстоит завоевать. «Один мальчик мне сказал, — рассказывает учительница английского языка Ксения, — прошло полгода, и наконец-то поверил, что все действительно мной интересуются, а не просто делают вид. Я благодаря этму даже готов начать учиться».
Наталье было очень важно, чтобы дети после переезда оказались в максимально комфортной среде, именно поэтому они выбрали «Адриатик колледж»: «Для них и так экстренный отьезд травматичен, а здесь они попадают в среду, максимально близкую к той, в которой они находились дома. Здесь есть и люди, близкие по духу их родителям, и некоторые их московские учителя, и даже бывшие одноклассники, случайно здесь оказавшиеся. Это все создает подушку безопаности».
Уютная русская школа в центре массовой релокации выходцев из России — далеко не единственный вариант устройства школьной жизни на новом месте.
Какие местные школы выбирают для своих детей родители, оказавшиеся вне России, и с какими проблемами они сталкиваются, мы расскажем в следующем выпуске.
