В нынешней ситуации этот разговор (ведущийся, разумеется, в основном в соцсетях) оказался еще более болезненным, чем прежде. По двум причинам.
Во-первых, уровень цензуры и тяжесть государственного наезда на всякое вменяемое культурное проявление повысились до такой степени, что любое пространство если не культурной нормальности, то культурной нейтральности (а Третьяковка со своими филиалами в разных городах до последнего времени была таким местом) видится личной потерей для тех, кто живет в России.
Во-вторых, сама личность Трегуловой настолько заметна, что ее не такой уж долгий рабочий стаж на посту директора важнейшего музея страны можно считать шоукейсом борьбы за культурную институциию в ситуации диктатуры. Выводы из этого шоукейса каждый может сделать по своему выбору.
Заслуги и провинности
На что работала и как в итоге сработала стратегия Трегуловой? Что важнее: ее уступки властям и участие в провластных проектах – или развитие вверенного ей учреждения в мировой проект, вливающийся в современную цивилизационную и культурную повестку?
Среди ее худших «провинностей» -- совместные и во многом пропагандистские выставки с Владимиром Мединским (например, «Романтический реализм» в Манеже, где сталинское искусство представлялась частью европейского модернизма) и предоставление рублевской «Троицы» на патриаршую службу в Троице-Сергиевскую лавру. (После этого икона на месяцы отправилась в реставрацию.)
Среди заслуг – превращение Третьяковки из музея национального в интернациональный и невероятный размах работы с современным искусством даже во времена, когда его «скрепность» уже была под большим вопросом. Как ни странно, эта деятельность Трегуловой сегодня также стоит ей «очков» в мнении тех, кто в принципе должен был бы ее поддерживать: зачем она преждевременно закрыла выставки работ Гриши Брускина и международный хит «Многообразие/Единство» (обе закрыты уже после начала войны, Брускин – по прямому и нескрываемому требованию Минкульта). И никто не ставит ей в заслугу, то что она в «такие времена» их открыла.
К сожалению, второй пункт, предполагающий разбор «личного дела», всегда оказывается куда более привлекательным для обсуждения. Наши дискуссии – дискуссии так называемой творческой среды -- вообще грешат элитизмом. Они куда больше рассматривают вопрос «мы и власть», чем «мы и зрители (слушатели, читатели, посетители)».
Не сходство, а разность
Это отчасти понятно. В последнее время столько трусливых и даже подлых поступков в культурном поле – от увольнений до снятий нежелательных имен из титров – оправдывалось необходимостью «донести проект до людей, которым сегодня так требуется просвещение и утешение», что употреблять этот аргумент стало почти неприлично.
Неприличие, однако, не отменяет того, что идея сохранить для людей что-то хорошее, несмотря на препоны, не то чтоб отменена путинизмом. И именно поэтому здесь так важно не сходство, а разность. История, предыстория, контекст. Например, два художественных руководителя театров снимают неугодные имена с афиш и программок – и это, разумеется, компромисс. Но, если смотреть на происходящее с желанием разобраться, это два разных компромисса. Точнее один поступок это компромисс, а другой – просто послушание или даже предугадывание властной воли.
Как директор большого государственного культурного учреждения Зельфира Трегулова была мастером компромисса. Компромисса в том смысле, как его определяет словарь: «соглашение на почве взаимных уступок», а не в том, как оно бытует сегодня, во многом благодаря популярной книге Сергея Довлатова. Его альтер-эго в этой книге публикует в газете свои тексты (иногда после препираний с главным редактором) в полном соответствии с советскими штампами. Он почти не пытается протащить туда правду – не только потому что это сложно, но и потому что это никому не нужно.
Чистая Третьяковка
А послесоветский компромисс долгое время был куда более близок своему словарному определению. И именно в этом Трегулова преуспела. Ее отношения с Министерством культуры, когда им управлял Мединский, да и потом, строилось на системе сдержек и противовесов. Это не была бездумная игра в поддавки, это было сохранение главного за счет тактических уступок и маневров. Иногда казалось, что главное она воспринимает несколько буквалистски. Для нее очевидным образом очень важна была «чистота» главного здания галереи. Пропагандистские проекты туда не допускались. Трегулова вообще старалась не делать их в стенах зданий принадлежащих Третьяковской галерее, перенося в Манеж или в ту часть ЦДХ, которая до сих пор ассоциируется с Союзом художников (а отчасти ему до сих пор принадлежит). Летом 2021 года там, например, проходила выставка, посвященная Александру Невскому, с откровенно милитаристским нарративом, ставшим к тому времени мейнстримным.
Но Третьяковку как «идею» Трегуловой удалось оградить от этого. В последние годы слово «Третьяковка» понималась как «современный музей, вписанный в мировую культуру». Именно как таковой он декларировался. В отличие от многих других директоров отечественных музеев Трегулова умела – музейными методами – сделать свой мессадж явным и различимым.
Он состоял в том, что русское искусство (которому Третьяковка все же посвящена) -- часть искусства европейского и вообще глобального, российские и мировые художественные искания в сущности едины, а свобода -- необходимая составляющая не только искусства, но и жизни вообще.
Надо сказать, что уже два года назад такой подход казался невероятно острым, а огромная вывеска «Мечты о свободе» во весь фасад ЦДХ (так называлась выставка немецкого и русского романтического искусства) выглядела настоящей крамолой.
Беда на Троицу
В какой момент уступки, на которые Трегуловой приходилось идти, стали важнее этого послания? И наступил ли этот момент в принципе до ее отставки? Я не знаю.
То есть лично мне кажется, что он все таки наступил, – летом 2022 года, когда от Третьяковки добились разрешения на перенос рублевской Троицы в Лавру, чтоб угодить капризу патриарха, желавшего проводить службу рядом с шедевром, раз уж в Ватикане так делают. А администрация президента и прочие структуры, для которых была важна безоговорочная поддержка со стороны РПЦ военных действий в Украине, его поддержали и, как рассказывают, надавили.
И дело здесь не только в грубом нарушении музейных норм, а опять же в жесте, в декларации, в измене принципам. Именно тогда стало ясно, что время переговоров и того самого компромисса прошло, а пришло время подчинения и в лучшем случае увиливания.
Но и оно длилось недолго.
Теперь и увиливание не допускается.
