Поддержите The Moscow Times

Подписывайтесь на «The Moscow Times. Мнения» в Telegram

Подписаться

Позиция автора может не совпадать с позицией редакции The Moscow Times.

Единая базовая модель национального сознания, или Кем заменить Пушкина и Толстого

– Помните, там этот, ну герой, с девушкой пытается сесть в поезд, размахивая маузером. Потом, уже в теплушке, где битком народа, он, угрожая маузером, сгоняет с полки какого-то хмыря, ложится сам и говорит: «Товарищ Рита, забудьте буржуазные предрассудки, ляжем вместе».
Сталинских времен плакат для кабинета литературы
Сталинских времен плакат для кабинета литературы pinterest

Этот эпизод из романа «Как закалялась сталь» (если кто помнит такой) кое-как вспоминает в сауне при бассейне один из двух прилежно потеющих пузатых седых мужчин. Они развлекают моложавых соседок шутками и анекдотами примерной той же степени потертости, что и сами.

Любительницы ЗОЖ улыбаются, но сдержанно, а друг рассказчика заливисто смеется. Судя по возрасту, оба мужчины проходили роман в школе. Или видели по телевизору очень популярный некогда сериал с Владимиром Конкиным, снятый на  киностудии  Довженко в 1973 году. И запомнили то, что запомнили.

Страсть к переменам школьной программы

Школа — консервативный институт, хотя многие общественные реформы начинаются именно со школы. Но вы удивитесь: в общих чертах действующая программа по русской литературе сохраняется с 1920-х годов. Именно тогда был впервые составлен список обязательных для изучения авторов, и по сути, с тех пор в нем не так много изменилось. Пушкин, Грибоедов, Лермонтов, Тургенев, Островский, Толстой так и не покинули корабль современности. Салтыкова-Щедрина в оттепель  поменяли на Достоевского, Горький понемногу уступил место писателям середины ХХ века, в основном военной прозе, но основной корпус классики не меняется.

В новой России, возникшей на месте СССР, список дополняется и расширяется,  появляется вариативность, учитель сам выбирает изучаемые произведения, происходит рокировка между обязательными и дополнительными авторами. Кстати, «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына в адаптированном виде, об исключении которого завел было речь прославившийся этим депутат Госдумы Дмитрий Вяткин, был включен в программу в 2010 году по личному предложению тогдашнего премьера Владимира Путина, и в список для дополнительного, а не для обязательного изучения.

Сейчас возникли новые инициативы по возвращению в программу, в которой остается все меньше часов на литературу, основных книг героико-романтической военной прозы в качестве «основополагающих произведений». Называют «Молодую гвардию» Александра Фадеева, «Как закалялась сталь» (да-да!) Николая Островского, «Горячий снег» Юрия Бондарева. Понятно, что эти пожелания исходят от людей старшего поколения, ветеранов военно-патриотического движения, которые вот уже лет десять властью возвращены на роль главных идеологов современной России. Общественность этим взбудоражена, многие родители не хотят превращения  школы в инструмент идеологического воспитания, но их настроения не находят отражения в публичном поле, оставаясь, в основном, на уровне родительских чатов.

Но так ли велика опасность? Когда «Молодую гвардию» в 1993 году перестали проходить в школе, многие, кстати, возмущались —  в первую очередь, военные ветераны и убежденные коммунисты. Именно им и их единомышленникам кажется, что сегодня наконец началось вожделенное возращение страны к ментальности Советского Союза,  в их идеализированное прошлое. А вместе с советской жизнью должна вернуться и советская литература.

У сторонников этого возвращения  есть твердое убеждение, что именно прочитанные книги формируют позицию гражданина:  «В школе, как и в семье, формировался характер, мировоззрение… Мы серьёзно относились к учёбе, много читали… Среди любимых книг была „Как закалялась сталь“ Николая Островского, книги о полководцах и героях Гражданской войны», — так на встречах с нами, школьниками, говорили участники войны Отечественной. Но мы-то с вами, надеюсь, понимаем, что воспитание личности происходит совсем не таким простым способом, особенно сегодня, в совершенно изменившихся условиях.

Да можно ли вообще заставить ребенка читать

Именно об этом думают учителя сегодня. Большинство современных детей чтение вообще не любят, а к художественным текстам относится особо неприязненно, потому что они сложно устроены. Привычка к визуальному восприятию, увеличение количества информации, и склонность к более простым путям ее усвоения, меняет подходы к образованию, все более наглядного, все менее рассчитанного на воображение и усилие.

Вернуть детей к книге, считают многие учителя, можно, только предложив им увлекательные и яркие впечатления, соблазнив их модной темой, удивительным миром, в котором все необычно.  Именно этим объясняются попытки ввести в школу фантастику, приключения. Некоторые учителя предлагают проводить уроки литературы по книгам о Гарри Поттере, поскольку именно их дети читают с удовольствием: научить разбирать устройство прозы вполне можно и по романам Джоан Роулинг.

Вопрос, нужно ли всем современным детям разбираться в поэтику и иметь навыки литературоведения?

Зачем нам уроки литературы

Это на самом деле и есть самый важное.

Я уверена, не столь значимо, что именно будет предложено Министерством образования для уроков литературы. Те школьники, что привыкли читать книги, будут читать много, и то, что им нравится. Те же, кто читать не приучены, кто книгу считает исключительно  источником информации,  никаких романов читать все равно не будут.

Можно ли в школе привить ребенку любовь к чтению, если в семье это не считается естественным и необходимым, учителя до сих пор не решили. Но даже если считать, что можно, то, конечно, дело не в том, что читать на уроках, а в том, как это делать. В принципе, при наличии желания учителя, любое произведение можно сделать примером того, как надо вообще читать художественный текст. И если ученик этому научится, он сможет прочесть все, что захочет.

Другое дело, если целью школьного образования будет объявлено создание единой базовой модели национального сознания. Тогда история и литература, да и география с биологией становятся инструментами формирования «правильного понимания мира». Правда, для этого нужно не просто тотальное ограничение доступа к информации как детям, так и взрослым, но великое искусство педагогов-пропагадистов. Как я понимаю, в наших условиях учительского труда  такого мастерства добиться невозможно. Да и литература тут как раз наихудший помощник. В самом героическом романе нет-нет, да такое померещится…  К тому же без Пушкина и Толстого школу не оставят, а там пойдет конкуренция, сравнения. Нет, нереально.

Пушкин — наше единственное все

Есть еще одна задача, о которой мало говорят, но, на мой взгляд, она важнейшая. Мы — те, кто учился во времена долгого советского застоя, имеем общую базу цитирования, непроизвольно в бытовой речи вспоминая то реплику из «Ревизора» или «Горя от ума», то стих из «Евгения Онегина». Имея общий контекст, мы легче понимаем друг друга, и нам проще определять нашу идентичность. И до сих пор это формировало — не так явно, как медийное воздействие, но более глубинно — строй современного русского языка.

Литературные тексты устаревают, опыт меняется, сложно объяснить нынешним детям то, что для нас было интуитивно понятным: что такое купец, барыня, сени, зипун и так далее. Но классические тексты сохраняют преемственность языка, расширяют историческое время. Так что с точки зрения культуры иметь набор классических текстов на национальном языке, обязательный для всех, очень полезно. Но таких текстов не может быть много, и они не могут меняться по произволу каждой новой реформации государственного устройства. «Капитанская дочка», «Пиковая дама» и «Евгений Онегин» устраивают абсолютно всех, вот пусть Пушкин и станет нашим Шекспиром, которого в английских школах изучают на староанглийском, читая в классах и комментируя каждую фразу, изучая по нему и драму, и поэзию.

Романтика, героика и светлые идеалы

Еще одно соображение от тех, кто хочет коренной перестройки программ по литературе. Дескать, те произведения, которые были выбраны в двадцатые революционные годы ХХ века, обладают особой деструктивностью, они критически описывают действительность, наследуя в этом традициям разоблачения оппозиционно настроенных писателей.

Заменить Лермонтова Кукольником, Гоголя — Загоскиным, а Чехова — Ильиным и Нилусом пока вроде никто не предлагает. Но  читать про подвиги предков кажется необходимым. «Филологические упражнения чаще отпугивают юных читателей. А вот исторический контекст, осмысление причин и следствий в истории литературы — это сообразно духовным поискам юности… У нас никогда не было и не будет иной всенародной идеи, кроме идеи подвига, победы», — таков ход мысли сегодня снова популярен у учителей. «Патриотизм был главным принципом, которого требовали от читателя русские поэты, в чьем творчестве преобладали героические мотивы. Соответственно патриотическое чувство занимало центральное место и во всей первоначальной русской поэзии» — тут поминают Хераскова, Державина, Хомякова, «Неман» Тютчева, тексты тяжелые, архаические, малопонятные.

Надо сказать, что у многих родителей такая позиция встречает поддержку, поскольку в ней есть очевидная вертикаль — власть князя, царя, генерала в их глазах укрепляет и власть родителя, которая сегодня зашаталась из-за резкого изменения оцифрованного электронного мира, и слишком, на их взгляд, явного предпочтения детьми удовольствий долгу. Вот пусть и помучаются.

Но есть и запрос от самих школьников — и это вовсе не тяга к военной тематике, напротив, кровавые подвиги, особенно героизм сверстников, стоически молчавших под пытками, их пугает. Нервические дети, не справляющиеся с постоянно меняющимся и угрожающим привычному течению жизни миром, все менее склонны к реалистическим описанием трагедий, им хочется счастливых развязок, сказочных декораций, чудес и обычных людей в качестве персонажей. То есть: всего того, что европейская литература после Первой и Второй мировых войн (Толкиен, Льюис, Кэролл, Пратчетт, Роулинг, Пулман) давала в изобилии — и что пока не получилось у Перумова или Лукьяненко.  Разгадать национальный код героизма в российской традиции, где противостояние правительству традиционно занимает более рейтинговые места, чем  борьба с внешним врагом, попытался Борис Акунин, создавая своего Фандорина.

Но жизнь в России так часто меняется, что возможно, школьникам будет спокойней на уроках читать «Повести Белкина».

читать еще

Подпишитесь на нашу рассылку