Если бы скандала с «Дождем» не было, его стоило бы придумать.
Смешно, что злоключения «Дождя» в эре нового путинизма начались с чем-то похожей истории. В 2014 г. «Дождь» был обвинен кремлевскими политтехнологами в неуважительном отношении к жертвам блокады и на этом основании выброшен из всех кабельных пакетов. Конечно, это были булшит, придирка и искусственная истерика. «Дождь» ничуть не относился к памяти о народной трагедии с пренебрежением, а обсуждавшийся тогда вопрос был вполне осмысленным.
Нынешний повод, безусловно, серьезнее. И сказанное Коростелевым не было «оговоркой». Это была ошибка. Природа которой коренится в старой концепции «optimistic channel», с помощью которой канал пытался выйти из оппозиционного гетто, прорвавшись к широкой аудитории. И эта ошибка (ничуть не заслуживающая увольнения журналиста, которое я категорически осуждаю) говорит о важном — о том, что старая концепция должна быть глубоко переосмыслена. О том, что новый «Дождь» в новых обстоятельствах не может быть воспроизведением предыдущего, его простой релокацией.
Но при всем при том, несмотря на серьезность этой ошибки, она ничуть не отменяет того фундаментального факта, что «Дождь», наряду с «Медузой», является каналом наиболее эффективного продвижения антипутинской и антивоенной идеологии в России. А те, кто сегодня с упоением предъявляют «Дождю» претензии в нечистоте мундира, не располагают, как правило, и десятой или сотой долей его эффективности в этом. Вам шашечки или ехать? (Но многим — шашечки, это популярный выбор.)
Однако есть еще один уровень жестко обнажившей себя в этом эпизоде проблемы. Острота реакции на ошибку «Дождя» сталкивает нас с влиятельной сегодня в мире позицией, согласно которой «не бывает хороших русских». (Ну, или бывают, но социально это не значимо.) И покопавшись, в любом «русском» можно (и должно) найти «скрытого имперца». Парадоксальным образом этот дискурс утверждает ту же мысль, которую продвигает Кремль: Путин — это и есть Россия. Два этих мобилизационных дискурса не оставляют «другой России» места на карте.
С этим не так просто спорить, особенно если эта позиция формулируется украинцами. Они, безусловно, имеют право так говорить. Но это не значит, что мы согласны с этим и считаем это правдой.
Не надо бояться того, что нам, понауехавшим, придется противостоять этой позиции. (Противостоять — не значит обвинять оппонента, это значит отстаивать свою правоту и не сходить с нее.) Смысл деятельности тех, кто уехал, — говорить с Россией, про Россию и от имени тех, кто в России не может сказать того, что должен и хочет сказать. Если «Дождь» (и в целом — понауехавшие) станут частью дискурса «отмены России», то их деятельность потеряет смысл и какое бы то ни было значение.
Я (как и десятки тысяч русских) слежу за новостями о том, как Украина героически противостоит фашистскому вторжению российской, то есть НАШЕЙ, но от того не менее враждебной нам армии. И борьба за украинскую независимость и свободу — это наша борьба. Но разница наша с украинцами состоит в том, что день, когда путинский режим осознает свою неспособность подчинить Украину и начнет ретироваться, будет для украинцев днем победы. А для нас не будет. Для нас такой победой будет момент, когда падет путинизм. И «Дождь», равно как и остальная «релоцированная Россия», может выступать только с этой позиции.
Теоретического ответа на вопрос, есть ли и возможна ли «другая Россия», не существует. Нет такого исторического или политологического калькулятора, на котором это можно посчитать, введя в него сумму известных нам фактов. Чтобы понять это, достаточно почитать социологические опросы, проводившиеся в Германии 1950-х. Нацизм — неплохая идея, которую Гитлер пытался осуществить самым негодным способом и в результате привел Германию к военному поражению, которого она не заслуживает. Вот что они говорили. Были ли эти немцы «врожденными имперцами»? О да, вне всякого сомнения. И где теперь Германия?
Перепридумывание нации — результат коллективного усилия. И каким бы ни был результат, не заржавеет за теми, кто обоснует его историческую предопределенность. А ошибка Коростелева и резкая реакция на нее обращают нас к этому важнейшему пункту — к продумыванию того, что есть «Россия-не-Путина»? Где она? И как мы с ней связаны?
