Эту колонку я пишу от руки из тюрьмы строгого режима, где отбываю 18-летний срок. Я один из семи человек, недавно осужденных за якобы организацию антиправительственных протестов в 2013 году: причиной начала демонстраций тогда стали планы властей по застройке стамбульского парка Гези.
Постоянные читатели The Economist, вероятно, следят за тем, как в Турции ухудшаются демократические стандарты. Вместе со мной обвинения были предъявлены архитектору, градостроителю, нескольким ученым и общественным деятелям, а также кинопродюсеру и юристу. Amnesty International объявила нас узниками совести. Европейский суд по правам человека уже постановил, что в рамках этого процесса были нарушены несколько наших прав, гарантируемых Европейской хартией прав человека; по итогам этого решения результаты нашего судебного разбирательства должны быть признаны недействительными. Тем не менее мы остаемся в заключении.
Возможно, вы считаете, что знаете достаточно о Турции, поскольку знакомы с ее послужным списком в области нарушений прав человека и отступления от демократических ценностей. Моя история, кажется, вписывается в обе категории. Но если вы полагаете, что это вся картина, то, боюсь, вы упускаете сложную и противоречивую реальность.
Есть события, которые нелегко укладываются в нарратив об авторитарной Турции: Стамбульская художественная биеннале, которая открылась в сентябре и может привлечь более полумиллиона посетителей; распространение независимых новостных онлайн-сервисов; борьба экоактивистов по всей стране за сохранение лесов, оливковых рощ и рек; многочисленные общественные инициативы, такие как Teachers Network и Teachers Academy Foundation, помогающие учителям из государственного сектора; тысячи адвокатов, работающих pro bono, чтобы никто не оказался один на один с судом.
Босфор предлагает подходящую аналогию: узкий, но оживленный пролив с 90-градусными поворотами, по которому капитанам приходится проходить, преодолевая путь между Черным и Средиземным морями. Видимое верхнее течение течет с севера на юг, но есть и нижнее течение с более тяжелой и соленой средиземноморской водой, текущее с юга на север. Не зная и того, и другого, успешно пройти по Босфору невозможно. То же самое касается отношений между Европой и Турцией. Требуется немало внимания и любопытства, чтобы распознать динамику [событий в Турции], временами кажущуюся противоречивой, и достичь взаимопонимания.
Турция и остальная Европа тесно взаимосвязаны друг с другом. Если наши друзья в Европе и за ее пределами желают продемонстрировать товарищество с Турцией, искреннее любопытство и готовность вступить в продуктивный диалог могут стать неплохим началом.
Вместо официальных и бизнес-отношений между лидерами нам нужно развивать взаимодействие на гражданском уровне: родители могут общаться с родителями на платформах, где обсуждают трудности и радости воспитания детей, учителя — с учителями на форумах, где складывается будущее образования, художники — с художниками в рамках культурных программ, которые переосмысливают общие для всех нас вопросы.
Красота и волшебство хорошего диалога заключается в его способности сделать одну сторону более открытой для другой.
Я признаю, что недавнее прошлое сложно назвать обнадеживающим. 15 июля 2016 года турецкая авиация бомбила парламент страны, а турецкие танки давили людей в автомобилях. Командиры были взяты в заложники собственными адъютантами. У любого общества это вызвало бы чувство глубокой незащищенности; и оно оценило бы, если бы его друзья в такой момент были рядом. К сожалению, этого не произошло с турками.
Фетхуллах Гюлен, которого подавляющее большинство турок считают ответственным за попытку государственного переворота, в прошлые годы даже публиковался на страницах ведущих западных газет и был назван «турецким диссидентом». В то же время высокопоставленные чиновники в Турции уже более десятилетия воинственно высказываются в адрес Европы. Сможем ли мы разорвать этот порочный круг?
Есть основания полагать, что опасения Запада имеют глубокие корни. Например, Лувр в Париже, величайшая из всех художественных институций. Хотя посетители сегодня в основном толпятся у Моны Лизы, центральное место в самом большом зале зарезервировано для «Резни на Хиосе» Эжена Делакруа. На нем изображены солдаты Османской империи, убивающие греков во время греческой войны за независимость в 1822 году. Делакруа никогда не был свидетелем описываемых им событий. Тем не менее, он был достаточно уверен в чудовищном поведении турок, чтобы посвятить этому целый огромный холст. По сей день никто не удосужился выяснить, почему Делакруа — да и кураторы Лувра — так в этом убеждены. В эпоху деколонизации, движения «Родс должен пасть» и вымарывания имени Вудро Вильсона из названия его собственного университета все еще нет движения «Полотно Делакруа должно быть снято». С прошлым и настоящим ориентализма до сих пор не было принято считаться. Может ли это также объяснить, почему нарратив об «авторитарной Турции» так легко ложится на благодатную почву в сознании европейцев и оправдывает отказ от взаимодействия с динамичной частью турецкого общества?
Мы не можем отказаться от обещания наладить диалог между Европой и Турцией. Мы можем и должны работать над этим лучше. Почему бы для начала не ввести упрощенные визы для студентов турецких университетов, чтобы они получили возможность общаться со своими сверстниками в Европе? Обеим сторонам нетрудно найти веские причины разочароваться друг в друге. Но вспомните, что покойный Михаил Горбачев, которому мы все многим обязаны, просил написать на его надгробии. «Мы старались». Турция и Европа тоже должны постараться.
Материал впервые был опубликован в The Economist.
