Понятный моральный протест значительной части общества в результате ушел не внутрь страны, а выплеснулся за ее пределы — в виде скорее бегства от государства вместо стремления его изменить. (Я недавно писал отдельно о саботаже и бегстве от государства как особенностях протеста по-российски.)
А что потом?
Все советы активистов, правозащитников, оппозиционных политиков с февраля (а с начала мобилизации в конце сентября — особенно) недовольным гражданам начинаются с фразы: «Если можете, уезжайте», — и только потом идет перечисленные иных способов (саботаж, юридические споры, публичное несогласие и т. д.). Любой пост в социальных сетях на эту тему сопровождается волной советов (часто от тех, кто сам давно уехал и обо всем судит только из часто преувеличенной и экзальтированной картины СМИ): «уезжай скорее», «этой страны больше нет», «ничего никогда не вернется, бросай все пока не поздно» и т. п. Куча советов как, куда уехать, организации первичной помощи редислоцирующимся.
Но ни одной попытки дать ответа на вопрос: а что потом? Через полгода, через год, позднее. Ради чего и зачем, как выжить, не бросив любимое дело, профессию, работу. С гордостью в прошлом эмигрировавшие рассказывают и советуют: «а я вот в итоге сменил много работ и сейчас работаю таксистом», «подумай какое у тебя хобби? Может, так найдешь новую работу», «продай квартиру, а потом что-нибудь как-нибудь образуется». Людям предлагают ломать жизнь, бросать любимые дела и профессии, оставляя в прошлом вообще все по принципу «Сгорел сарай, гори и хата». Так, словно в ответ на уничтожение нормальной жизни государством надо и самому уничтожить то, что оно не уничтожило.
Почему нагнетали и нагнетают истерию некоторые украинские СМИ, понятно: им кажется, что это часть деморализации противника, чем тяжелее психологическая обстановка внутри, тем лучше, больше шансов на протест и т. д. Наверное, примерно так же рассуждают и многие редислоцировавшиеся бывшие независимые российские СМИ, которые сейчас скорее русскоязычные зарубежные.
Нагнетание истерии и максимизация негатива (благо, что само государство постоянно дает новые поводы) стали стратегией. Но зачем так себя ведут многие бывшие российские оппозиционные политики и общественники? Попытка бросить все силы на вывоз своего актива из страны, изначально утопичная, выглядит скорее как полная самоликвидация и саморазрушение. И никакие внешние форумы и бесконечное хождение друг к другу в гости, с канала на канал, с форума на форум этому не помогут. Нет ни новых идей, ни новых проектов, завывания, все новые формы проклятий в адрес собственной страны и еще не уехавших — и больше ничего. Ничего о ситуации внутри страны, ничего о ее проблемах, ничего о будущем. Любые дискуссии о ситуации внутри вызывают в ответ пафосное: «Не время думать о проблемах России, пока умирают украинские дети». Новые мигранты посмотрят на это, посмотрят, поймут, что защищать их никто не будет, и отползают в сторону, искать, как выжить самим.
Невозвратные потери
Из 146 миллионов населения может уехать лишь малая часть, просто по объективным причинам. Большинство все равно останется. Уезжают в основном:
- те, у кого есть ресурсы: деньги, недвижимость и т. д., и отъезд не сильно изменит качество жизни — это большинство селебрити;
- самые молодые, кому терять нечего: все равно, где строить жизнь с нуля;
- находящиеся в реальной опасности: жертвы уголовного преследования, военнообязанные и пораженные в правах;
- кого вывозит работодатель — компания или редакция.
Все остальные, не имея шансов нормально устроиться (Европа забита украинскими беженцами), ресурсов, связей бегут в потоке общей паники и «полезных советов» блогеров и профессиональных дестабилизаторов. Уезжают не получившие никаких повесток, не призывного возраста, ничем не ущемленные — потому что любой инцидент, а часто даже слух без фактов в соцсетях разгоняется до циклопических размеров: «хватают всех подряд, несмотря на возраст», «выписывают повестки прямо на улице» — и тому подобное. То, что отъезд — не единственная альтернатива страхам и эмиграция в никуда так себе вариант, советчики помалкивают и никакой моральной ответственности за сломанные судьбы не чувствуют. И многие уехавшие оказываются в тяжелейшем моральном и материальном положении.
Чем больше времени проходит с момента отъезда, тем меньше шансов, что уехавшие вернутся. Это человеческий капитал, который исчезает навсегда. С трудом, но закрепляясь на новом месте, привыкая к нему, обрастая новыми работами, семьями, человек уходит в другую среду, интегрируется в нее.
И без всякой миграции политический активизм — продукт скоропортящийся. Любой политтехнолог скажет вам, что если вы 4-5 лет назад избирались в каком-то регионе и у вас был реестр активистов и сторонников, готовых за вас агитировать, то попытка позвать по этому реестру людей на новую кампанию покажет, что от него мало что осталось. Потому что за это время сложились новые жизненные обстоятельства: люди меняют взгляды, устают, уходят в работу, воспитание детей, женятся, болеют, умирают, разочаровываются наконец.
Этот естественный процесс постоянного убывания актива даже профессионально измерялся. По данным классика изучения политических партий Морис Дюверже, во Французской компартии в 1939 г. всего 3–4% ее членов имели партийный стаж более 6 лет. Во Французской социалистической партии в 1920–1930-е гг. три из четверых вступивших в партию выбывали из нее в течение ближайших нескольких лет (Дюверже М. Политические партии. М., 2000. С. 138–139). Нет никаких оснований полагать что сейчас, когда время массовых партий ушло, статистика стала для партий более благоприятной. Вывозить ядро актива куда-то, откуда потом мало кто вернется, — значит еще больше ухудшать ситуацию. Уехавшим политикам в будущем просто не на кого будет опираться. И пока их нет, место пустым не останется, неизбежно появится что-то другое.
Кстати, самое вероятное, если это будут какие-то обломки самой нынешней власти — они и заменят тех, кто уехал. Или системная оппозиция — в таких режимах при переходе на следующий исторический этап именно она чаще всего становится фундаментом, на котором дальше отстраивается что-то новое. Потому что только у нее есть, с одной стороны, ресурсы и хоть какой-то опыт реального участия в политике, а с другой — она может удовлетворить запрос на новое. В странах Восточной Европы после крушения социализма, например, наблюдалась именно такая тенденция.
Разрушение будущего
Политика — долгая игра, во всяком случае для тех, кто действительно хочет добиться чего-то серьезного. Карьерные решения, слова, имидж, поступки выстраиваются в расчете на последующие десятилетия. Политик должен мыслить стратегически, понимая, каким образом его сегодняшние действия могут быть использованы им в дальнейшем. Именно поэтому участие в выборах вовсе не всегда имеет целью победу, но часто раскрутку, повод заявить о себе, создать площадку для торга и дальнейшего продвижения вперед. Продуманная стратегия плюс интуиция, здравый смысл и, если повезло, харизма (личная уникальность, запоминаемость, способность привлекать людей и вести их за собой) вместе и создает фундамент для успешной политической карьеры.
На эмоциональных, плохо продуманных, импульсивных поступках в политике далеко не уедешь. Так могут вести себя диссиденты, деятели культуры, для которых важна эмоция и сиюминутное выражение своих настроений, и поэтому неизбежен эпатаж и экзальтация — но не политика. Собственно говоря, поэтому, наверное и остались в России не только Алексей Навальный и Илья Яшин, но и Юлия Галямина, Михаил Лобанов и многие-многие другие. Но они не устраивают истерик в интернете и поэтому организаторам паники неинтересны.
Трагедия не только в том, что борцы за отъезд разрушают собственное будущее (вероятно, многие из них вообще сами не планируют возвращаться). Они истончают слой тех кто может в самой России создавать ее новое будущее. Как уже сказано, по объективным причинам многие уехавшие в реальности уже никогда не вернутся. Фактически они помогают нынешней российской власти. Они способствуют консолидации внутри, они способствуют исчезновению иных точек зрения.
Кампанией за отъезд они не ведут Россию вперед, они ее замораживают. Да, оставаться тоже тяжело и для многих опасно. Но история и статистика говорят, что большинство все равно останется.
И как и о чем потом с этим большинством будут говорить уехавшие?
