История шагает веками. Век может вмещать в себя множество разных эпох, но все равно остается некоей цельной исторической единицей. Мы меряем историю веками, а в них, как правило, умещаются два-три поколения. Человеку редко удается вырваться за пределы столетия. То есть просто хронологически сравняться с историей. Впрочем, дело не в хронологии.
Аза Алибековна Тахо-Годи сама по себе история. В ней соединились – или она соединяла в себе – разные эпохи и миры, глубокую древность с недавним прошлым и современностью, античность с филологической и философской мыслью XX века
Она пережила времена репрессий (и отнюдь не остраненно: отец был расстрелян, мать провела годы в мордовских лагерях — см. книгу Азы Алибековны «Жизнь и судьба. Воспоминания»), войну, оттепель, удушливую брежневскую эпоху, возвращение прежде запрещенных имен и книг… И вот 2022 год: небывалая война, волна запретов и гонений, новый исход и новые изгнанники, и призрак философского парохода столетней давности. Впрочем, именно призрак.
Образ и характер Азы Алибековны хранят в памяти многие. Я не о книгах говорю, они еще долгое-долгое время будут служить. Я говорю о личности, которая, к сожалению лишь отчасти, или не полностью, или не так выражается в тексте. О живом голосе.
И это счастье, что он еще звучит.
Я слушал ее лекции в университете, когда она читала, то есть на самом деле пела, гекзаметры Гомера. Я бывал в ее квартире на Арбате и в пору, когда создавался музей Алексея Федоровича Лосева, и позднее, когда дом 33 на Арбате превратился в научный центр «Дом Лосева». Ее память, ее абсолютная преданность своему делу, ее колоссальная эрудиция — удивительны. Собственно, это тот случай, когда следует говорить не о профессии (античник, филолог), а о подвижничестве. Так оно и есть.
Жизнь Тахо-Годи не просто тесно связана, но сплетена и неразделима с жизнью Лосева (об этом она писала и сама, см.: Тахо-Годи А. А. Лосев. М.: Молодая гвардия, 1997, серия «ЖЗЛ»). Аза Алибековна как будто стала ипостасью Алексея Федоровича (не случайно они и внешне чрезвычайно похожи). Она его спутница, соратник, соавтор, хранительница его наследия, его квартиры, рукописей, библиотеки. Без нее вряд ли была бы окончена масштабная «История античной эстетики», не были бы переизданы его запрещенные в советское время труды, не увидели бы свет неопубликованные рукописи. Великое дело! И о нем хочется сказать несколько слов.
Во времена катастроф и разрывов кажется, что прошлое не просто отдаляется, а внезапно уходит навсегда, исчезает. Как будто между минувшим и настоящим воздвигается непреодолимая стена. И нет никакой связи, никакого мостика между вчера и сегодня.
Но это не так. Не так и в хорошем, и в плохом смысле. Сама катастрофа может оказаться взрывом спящего прошлого. Но одновременно и былое, — казалось бы, преданное забвению или сданное в архив, — может предупреждать о грядущей катастрофе или объяснять ее причины. В частности, поэтому архивы, мемориалы, — не побоюсь этого слова, — и нужны. И по той же причине на них нередко обрушивается, их запрещает или закрывает современность.
Кстати, это уже само по себе знак неблагополучия.
Алексей Федорович Лосев был отправлен в лагеря за свои философские труды. А по возвращении из лагерей ему было запрещено заниматься философией. По этой причине его многотомная итоговая работа называется «История античной эстетики», а не «История античной философии». Одной из книг, ставшая причиной ареста была «Диалектика мифа». Сегодня, когда миф вторгается в историю, наполняет собой действительность, чтение этой книги более чем актуально. Миф, по Лосеву, не выдумка, не фантазия, а реальность. То есть он сама реальность и есть. Он наполняет собой обыденность и повседневность, проступает даже в мелочах, суевериях и личных ритуалах (не наступать на трещины на асфальте, глядеться в зеркало, когда вышел из дома, что-то забыл и вернулся домой и пр.). «Миф, если выключить из него всякое поэтическое содержание, есть не что иное, как только общее, простейшее, до-рефлективное, интуитивное взаимоотношение человека с вещами»; «Все на свете вообще, все существующее, начиная от мельчайшей и ничтожнейшей вещи и кончая миром в целом, есть та или иная степень или качество мифической отрешенности».
Миф символичен. Но можно сказать и так: символ мифологичен. И да, он может быть агрессивен и впитывать в себя зло. И стоит задуматься, во что превращаются простые и понятные слова, когда в них вторгаются чужеродные знаки, например — Zа праVду.
С мифом нужно обращаться осторожно. Считается, что его победила или усмирила (насколько это возможно) философия. Я бы добавил — и филология. То есть любовь к мудрости и любовь к слову. Аза Алибековна Тахо-Годи и есть живой образец и символ и той, и другой любви.
И хочется пожелать, чтобы она оставалась с нами как можно дольше.
