С одной стороны, это разновидность психотерапии и аутотренинга, чтобы не сойти с ума от ощущения абсолютно беспросветного существования, заканчивающегося глухим кровавым тупиком. С другой стороны, когда-нибудь морок должен закончиться, и страну предстоит вытаскивать из глубокой ямы. Кому и как — вот в чем вопрос. Это как грамматическая форма во французском языке — предбудущее время (futur antérieur): будущее еще не наступило, но примерные планы на него есть.
Берия хуже Сталина?
Планирование будущего предполагает, что при Путине с Россией не произойдет ничего, кроме погружения в архаику и отсутствия развития. Опыт жизни страны при этом автократе указывает на безусловную, безукоризненную точность такого предположения.
Политика и история в России сильно персонифицированы, вектор развития или деградации меняется с уходом, отставкой или кончиной того или иного лидера/вождя. Смерть Сталина немедленно повлекла за собой не только ожесточенную борьбу за власть, но и либерализацию, пусть и скромную, в рамках тоталитарного режима, но заметную, вылившуюся в результате в уникальный, непоследовательный, романтический период оттепели.
Отставка Хрущева привела к политическим заморозкам. Гонка на лафетах, череда кончин геронтократов, привела к Горбачеву. Отказ Медведева идти на второй срок, «рокировочка», привела к отказу от политики «нормализации» России и к авторитаризации политической системы. Кадровые развилки в постсоветской истории страны, в результате которых кандидатами в президенты в разное время не стали Немцов, Черномырдин, Примаков, привели в итоге к катастрофе 24 февраля 2022 года.
Если Путин не взорвет мир атомной бомбой, когда-нибудь уйдет и он, хотя у сегодняшних элит, судя по их отвязанному поведению, нет никаких сомнений в том, что и Владимир Владимирович, и они сами будут жить вечно на этой земле, а уж Божьего суда точно не состоится.
Но если Путину суждено уйти — многое изменится. Опять же исторический опыт многострадальной России показывает, что даже если путинизм и переживет Путина, то ненадолго: инстинкт выживания следующего лидера или коллективного руководства будет подталкивать к либерализации. Просто ради того, чтобы физически выживать и не есть лебеду. Так что, как писал Пастернак, «расстраиваться не надо, у страха глаза велики»: хуже уже не будет, и не надо нас пугать приходом на место Путина Пригожина или Кадырова. В конце концов, в нашей истории мог случиться приход Берии — пережили и это. Берия хуже Сталина или Сталин хуже Берии?
Впрочем, либерализация либерализацией, но России придется разбираться и со своими границами, и с моральной и материальной ответственностью перед сопредельной страной, и с коллективной виной вперемешку с коллективной ответственностью. После десятилетий путинизма и индоктринации дикими конспирологическими доктринами страна будет испытывать серьезнейшие проблемы с качеством человеческого капитала.
Труднее, чем немцам
Сравнения сегодняшней России с некоторыми образцовыми тоталитарными режимами во многих отношениях — атмосферных, политических, идеологических — корректны. Трудно не схватиться за голову, читая, например, книгу Себастьяна Хафнера «История одного немца» о настроениях и быте Германии 1930-х годов — столько возникает аллюзий. А сколько омерзительных карьер, повторяющих путь героев «Мефисто» Клауса Манна или «Конформиста» Альберто Моравиа! А как последовательно и четко повторяет российский политический режим все идеологические заклинания классических ультраконсервативных диктатур!
Однако нам будет труднее, чем немцам или испанцам, выбираться из мальстрема русского гибридного тоталитаризма. Выход из путинизма — это выход из войны. Единственное целеполагание путинского режима в стадии его загнивания — это самосохранение. А сохраниться зрелый путинизм может только на пути войны. Сойти с него — значит дать слабину и уступить власть другим. Потому-то первая постпутинская сложность для будущего начальника (-ков) страны — категорический отказ от милитаризма.
Россия не будет никем оккупирована, никто у ее «ворот» не стоял и уж тем более не собирается стоять в будущем: по степени инвестиционной и прочей непривлекательности Россия перезревшего путинизма станет соперничать с Северной Кореей. Так что помощи в депутинизации от вечно закатывающегося Запада ожидать не приходится.
Да, можно будет сравнивать постпутинский российский народ с немцами после 1945 года, только у нас не состоится внешнее принуждение к миру и самостоятельному мышлению — придется самим заниматься саморефлексией, избавляться от навязанного властью консенсуса исторического невежества и восстанавливать проржавевшие институты.
Элиты дискредитированы, однако и в послевоенной Германии высокие административные и даже политические посты занимали бывшие члены НСДАП. Члены фаланги находились во власти и в постфранкистской демократической Испании. Впрочем, у России есть и контрэлиты с вполне внятными лидерами. Как ляжет карта, предсказать невозможно. Но скорость выхода из моральной и политической ямы в высокой степени зависит от качества лидерства. Германии повезло, у нее были Аденауэр и Эрхард, у Испании — король Хуан Карлос. У России есть длинная и впечатляющая кадровая скамейка — в ее тюрьмах и эмиграции.
Небольшой, но повод для оптимизма
В те времена, когда в нашей стране еще были возможны дискуссии, оппозицию часто упрекали в неконструктивности — мол, критиковать всякий может, а вот что вы предлагаете? Но в постпутинской России будущего позитивная программа основана на негативных действиях, на отрицании старого режима — как это было в позднюю перестройку.
Куда мы идем? Прежде всего мы исходим — из египетского рабства, из коммунизма. Образ России будущего — это уход от путинизма, демонтаж хаотического нагромождения запретов и авторитарных законов, возвращение к Конституции, то есть в буквальном смысле восстановление конституционного строя.
В который раз это происходит в истории России… Да, а что делать. Домашняя работа не была проделана в предыдущие десятилетия. Придется переписывать заново задание по гуманизации строя и восстановлению моральных устоев. Может быть, даже не один раз — чтобы лучше усвоить уроки.
