Медийщики передают здесь и сейчас, распыляют горизонтально, а учителя связывают поколения. Не случайно в предложенных Министерством просвещения сценариях уроков «Разговоры о важном», которые теперь каждую неделю должны проходить во всех российских школах вместе с поднятием государственного флага, звучат патриотические песни советского времени («С чегоооо начинается Роооодина»), а сюжеты о войне в Украине переплетаются до неразличимости с сюжетами времен Второй мировой войны.
Так выглядит и звучит традиционный патриотический канон — миф, за хранение которого отвечают школьные педагоги.
Они передают его без посредников, без помощи медиа и технологий, а лично, от сердца к сердцу, от учителя к ученику, в нагрузку к рациональной составляющей профессии — знаниям. Именно с этим связана сакрализация фигуры учителя, которая в советское время совместила в себе образы «значимого взрослого» и священника. С этим связаны и бесконечные разговоры, что школа не только учит, но и воспитывает. Сеет разумное, доброе, вечное.
Практически одновременно с введением «Разговоров о важном» из законодательства убрали формулировку «образовательные услуги», чтобы «повысить престиж работы учителя»: хранитель канона не может оказывать услуги, он жрец.
Авангард «денацификации»
Именно школьных учителей завезли на захваченные украинские земли в первую очередь: российской власти нужно было создавать иллюзию нормализации и как можно скорее начать «перепрошивать» мозги. Авангард «денацификации», отвечающий за перековку украинских школьников в российские! Сам министр просвещения Сергей Кравцов привез в Мелитополь российские учебники.
Всего на призыв министерства поехать в оккупированные города откликнулись 214 педагогов; если сейчас их не арестовали украинцы, то арестуют рано или поздно хотя бы кого-то из них. Им обещали платить около 8000 рублей в день и предоставить жилье (заселить в брошенные беженцами дома?). Выходит, в некоторых случаях зарплата в 10 раз превышала ту, что они получали у себя дома, а как минимум была вдвое выше привычной — порядка 200 тысяч рублей.
В голове не укладывается, как можно было рискнуть настолько, чтобы поехать де-факто в зону боевых действий, нарушив нормы международного права и украинского законодательства, которое действовало на территориях, официально не присоединенных к РФ. Зачем? Заставляло министерство? У учителей была иллюзия, что государственный орган не может предлагать незаконное и небезопасное поведение? Не было понимания, что сотрудники Министерства просвещения никак не смогут вытащить их из фронтовой каши, то есть на практике за учителей там никто не отвечает?
Родина же — учителя сами этому учат — не может бросить!
Электронный голос
Помимо денежной мотивации и полного непонимания ситуации, сработал многолетний стокгольмский синдром. Ведь сакральность фигуры учителя — для внешнего потребления, это фасад. А на самом деле учителя даже в большей степени, чем остальные бюджетники, — заложники. Именно они обеспечивают явку на выборах, обслуживают избирательные участки и выполняют другие мелкие поручения как подневольная рабочая сила. Механизм выглядит так: из депобра звонят директору и велят прислать 5-7-сколько надо человек для работы на избирательном участке. Директор обзванивает учителей, и когда приказывает, когда умоляет — зависит от отношений в коллективе. Перед прошлым электронным голосованием в Москве директорам спустили разнарядку, чтобы все учителя просто зарегистрировались в системе — якобы для тестирования. Можно было зарегистрироваться, но пойти голосовать офлайн.
В этот раз перед тремя днями «единого дня голосования» 9–11 сентября требовали уже непременно электронного голосования. Директорам звонили по несколько раз в день и сообщали, что план не выполнен, их сотрудники недостаточно бодро голосуют.
В следующий раз, наверное, уже спустят фамилии, за кого именно голосовать, хотя это и так очевидно.
Круговая порука
Почему учителя соглашаются? Потому что директорам угрожают репрессиями и увольнениями. Ты не можешь подставить своего директора, не можешь пожертвовать школой. Какой бы ни была Марьиванна, эффективный менеджер, которого пришлют на ее место, будет хуже. Кроме того, у учителей стабильные зарплаты, а найти другую работу, если ты не живешь в крупном городе, очень трудно. Поэтому каждое оппозиционное выступление учителя — поступок, требующий огромной решительности, но этически очень неоднозначный. Они идут не только против системы, но и против своих коллег и друзей, разрывая круговую поруку. Чаще всего учителя не могут этого сделать: ради красного словца поставить под удар всю школу, включая учеников.
Более или менее абстрактная идея натыкается на судьбы конкретных людей. Сдвинешь ты что-то в системе или нет своим «выходом на площадь», неизвестно, а последний гвоздь в гроб собственной школы вобьешь (ну якобы) наверняка и получишь осуждение значимых для тебя коллег, учеников и их родителей.
В московские «хорошие» школы звонят с угрозами, что учителя слишком часто открывают рот и школа может быть расформирована. Поэтому педагоги редко ведут соцсети, их аккаунты закрыты на все замки, а на страничках во «ВКонтакте» только официальные школьные новости и фотографии. Это очень закрытая среда, в которой любая публичная активность вызывает опасения и осуждается.
Деньги или свобода
Один из способов выйти из круговой поруки, при этом продолжая заниматься своим делом, помимо саботажа — уехать. Если на оккупированные территории по призыву Минпроса и за большие деньги отправились чуть больше двухсот педагогов, то в одном только чате «Новые страны для учителей», где размещают педагогические вакансии за границей и лайфхаки, 1500 с лишним участников — в семь раз больше. Во всех странах новой российской эмиграции открываются русскоязычные школы. Первое, что стали создавать релоканты весной, осознав себя как коммьюнити, — школы. Детям надо было продолжать учиться и дружить, а среди растерянных россиян, оказавшихся в безвизовых странах с чемоданом кэбин-сайз и кошкой в переноске, многие раньше занимались разными образовательными и просветительскими проектами.
В Ереване мгновенно открылись русские школы, на Кипре, в Эмиратах, в Узбекистане, в Сербии. В черногорском «Адриатик колледже» в курортной Будве прошлой зимой училось 60 детей, а первого сентября пришли больше двухсот, и прибавилось еще два филиала в других городах Черногории. Зарплаты учителей-эмигрантов очень разные, во многих случаях они значительно меньше тех двухсот тысяч рублей, которые Министерство просвещения предлагало за участие в русификации Украины. Новые школы еще не вышли на самоокупаемость, не все из них аккредитованы по законам принимающих стран, для многих учителей, особенно московских, это дауншифтинг. Но количество резюме все равно превышает количество вакансий. На вопросы, зачем поехали, они отвечают, что за возможностью делать то, что считают нужным, не оглядываясь на чиновничьи окрики и без воспитательной нагрузки, не боясь доносов родителей за то, что не держишь патриотический фасад. Едут за свободой и реализацией идей, а заработок добирают дистанционным репетиторством и другими онлайн-проектами.
Терпение не бесконечно
Большинство, понятно, остаются в России и живут с фигой в кармане или искренне играют жреческую роль. Но невозможно бесконечно давить на учителей и отправлять им двойные послания: вы — представители священной профессии и одновременно бесправная идеологическая обслуга. Уже существуют два независимых профсоюза педагогов: более политизированный «Альянс учителей» и профсоюз «Учитель», который занимается в основном юридической поддержкой — вопросами недоплат, избыточной нагрузки, незаконных увольнений.
Молодые учителя хотят и умеют работать по современным методикам, без начетничества и штампов. Если история с учителями-оккупантами закончится тюремным сроком в другой стране, неизвестно, какой будет реакция педагогического сообщества.
Возможно, мы их себе даже не представляем.
