Рашисты, среди которых есть и бывшие интеллигенты, чувствуют теперь, что на их улице наступил праздник. Нет ничего противнее этого. Однако любое историческое событие нужно анализировать, оставив стороне эмоции, если мы хотим осознать его смысл.
Начну сразу с вывода, потом обсудим его легитимность. Итак, в исторической перспективе событие, о котором идет речь – это конец довоенной путинской культуры, значительным признаком которой была богатая театральная жизнь. «Гоголь-центр», простите за тавтологию, был в самом ее центре.
Некоторым этот вывод покажется банальным (ну да, мы и так знаем, что началась война), некоторым – требующим редактуры: не все, что происходило при Путине, заслуживает зваться путинским. «Хорошая» культура, скажут они, то есть та, к которой принадлежал «Гоголь-центр», была оппозиционна властям, она была «территорией свободы» и «глотком свежего воздуха».
Да, я тоже это так ощущаю!
Привычка смотреть на вещи именно так сформировалась еще в советской ситуации, когда настоящая культура была вообще подпольной, да и сама метафора «глотка воздуха» идет оттуда. Оттуда же и факт, что «хорошая» культура довоенного времени выросла именно из андерграунда и питалась его идеями.
Но функционировала она уже при олигархическом авторитарном путинском государстве – и значит, совсем по-другому. Обязан ли театральный расцвет только вольному воздуху?
Критическая работа
Чтобы понять ситуацию культуры и искусства в государстве, а не вне его, где-нибудь в подполье, нам уже понадобится метод «культурной критики». Этот тип критики недаром возник тоже в предвоенное время – только перед Второй мировой войной (знаковая для данного момента аналогия). Уже тогда интеллектуалы (среди них Беньямин, Маркузе, Гринберг) писали о том, что у культуры (и в особенности у театрального искусства и кино) в государстве двусмысленная роль: как продуцент важных эмоций, удовольствия и общественных различий, искусство представляет собой отличное орудие манипуляции сознанием и само может легко стать объектом манипулирования со стороны авторитарных и тоталитарных режимов. Смысл культурной критики – указывать на сотрудничество культуры с властью, причем не обязательно сознательное.
Культурная продукция может исходить из нейтральной или даже критической интенции («Гоголь-центр» был тому примером), но власть, как ни странно, и при этом условии будет в ней заинтересована.
Культура же, со своей стороны, всегда нуждается в том, чтобы использовать власть и капитал
Потому что ее производство в современном мире индустриализировано и невозможно без первого и второго. Поэтому сотрудничество культуры с властью (если это не откровенно радикальная авангардная культура) неизбежно, и необходима неотступная критическая работа – культурная и институциональная критика, чтобы не дать ей соскользнуть на пути злокачественного сотрудничества. В довоенной путинской России это сотрудничество имело не прямо злокачественный, но систематический и неконтролируемый никакой общественной критикой характер.
Самые видные «хорошие» театры, хорошее современное искусство, хорошие фестивали и события финансово поддерживались крупными олигархами («опорами» путинского режима, который ничуть их за это не журил), получали бюджетное финансирование – в некоторых областях, мне кажется, не меньшее, чем «плохие». Некоторым образом режим и его опоры были заинтересованы в развитии культурного и художественного поля в столицах, справедливо считая его важной составляющей того стиля жизни, в который они неустанно вкладывали средства. Если о чем-то вообще можно судить по социальным сетям, то в самые последние предвоенные годы Москва достигла пика в разнообразии и качестве художественных впечатлений. Гордость за выставки и концерты мирового уровня выплескивалась на страницы фейсбука.
Для стабильности режима
Но так же и радости высокого уровня комфорта, с которым не сравнятся другие города Земли, тоже нашли своих «певцов».
Приехав из Нью Йорка или Берлина, москвич не мог удержаться от постов гордости за круглосуточно работающие магазины и доставку еды, удобные банковские сервисы, красивое городское пространство. Эта публично выражаемая гордость, высокая самооценка гражданина путинской России и жителя Москвы, собственно, и есть результат, в который были вложены немерянные деньги (необходимые для городского благоустройства, отстройки сервисов, которые были не по карману мэрии Тель-Авива или Берлина).
Но вернемся к вершине этой пирамиды удовлетворенности жизнью.
Почему бы власть должна быть заинтересована в качественном развитии культурного и художественного поля? Наивный ответ на этот вопрос состоит в том, что у олигархов и городских властей, благодаря поддерживаемым ими культурным институциям, развился хороший вкус, и что именно поэтому они основывали музеи, центры современного искусства (а вернее финансировали их все), ходили на спектакли опальных режиссеров и так далее. Но если посмотреть не наивно, то есть направить внимание на то, что дает искусство режиму и его представителям институционально, а не лично, то мы наткнемся на парадокс, отмеченный культурной критикой разных времен. Несмотря на свою критическую интенцию, и даже благодаря ей, качественное «прогрессивное» искусство дает режиму стабильность. Да, даже не ангажированное тоталитарным государством искусство аффирмативно, то есть дает его потребителю ощущение что «жить можно» при любых обстоятельствах. Оно компенсирует ему недостатки общества, служа своего рода седативом. Иными словами, если оно не зовет элитную публику (ту, которая производит рефлексию) немедленно и прямым образом на баррикады, то это значит, что оно зовет ее к совершенно противоположному: к тому, чтобы посидеть и потратить деньги в симпатичном кафе, поговорить и одобрить друг друга как участников утонченного культурного потребления.
Альянс с властью
Более того, оппозиционная направленность в эстетической сфере выгодна власти, потому что пока участники взаимодействия, называемого «культурным полем», заняты демонстрацией своих ценностей и вкусов друг другу, они не занимаются практической политикой, разоблачением олигархической экономики и никакими делами, которые могут режиму реально повредить. Максимум они поучаствуют в перформативных мероприятиях – ненасильственных демонстрациях и митингах, организованных более политизированным ядром.
Разумеется, опасность радикализации – чем ближе к войне, тем чаще – заставляла власть закрывать ресурсы, заводить компромат на кого-нибудь из культурных деятелей или даже использовать нешуточное давление, но даже опальные производители благословляют руку дающую, родную сестру руки карающей.
Чему свидетельство – все сказанное Кириллом Серебренниковым в Каннах в защиту Романа Абрамовича
Иначе говоря, путинская довоенная культура и искусство, как и весь довоенный life style, который расцветал на многочисленных и прекрасно отстроенных площадках, как исчерпывающе описал Михаил Ямпольский в замечательной книге «Парк культуры», был ареной своеобразного альянса, а не противостояния общества и власти.
Для войны – другая культура
Конечно, этот альянс был хрупкой игрой и строился на обоюдной манипуляции.
С переходом к военному периоду он стал ненужен – та публика, которая представляла собой поле интеллектуального брожения и которую стоило деполитизировать, то есть отвлечь от прямого политического действия, существенно уменьшилась – часть репрессирована, часть эмигрировала или выдавлена из страны. На этапе, соответствующем военному времени, власти похоже считают, что обществу уже можно предъявить другую культуру и искусство, прямого пропагандистского толка. Некоторых творцов этого будущего контента загодя удалось рекрутировать из довоенного «хорошего» культурного поля, некоторые «нехорошие» еще в довоенное время начитались книжек и наварили крутые и бредовые культурно-идеологические конструкции.
Эти конструкции станут основой предстоящей индоктринации с помощью хорошо финансируемых спектаклей и фильмов.
Искусство не меняет мир
Какое значение это имеет сейчас? Вот предлагаемые уроки из прошлого.
Первый. Не нужно было и не нужно впредь идеализировать культуру и приписывать ей экзистенциальное или тем более мессианское значение. Её нужно критиковать. Она не является по умолчанию территорией свободы, и сама не приносит ее, как это было в советском андерграунде. Она создает иллюзии и наделяет каждого потребляющего ее высокой самооценкой, в том числе и чувством морального превосходства.
Но это иллюзорное превосходство. Организовав праздник жизни на премьере или художественном вернисаже или поучаствовав в нем, мы ни на йоту не приближаем светлое будущее. Мы получаем творческое удовлетворение, впечатления и удовольствие, повод порассуждать и помыслить, обменяться своими впечатлениями в оплачиваемых и неоплачиваемых текстах – это великие вещи.
Но в сегодняшнем мире искусство с самыми лучшими намерениями часто заблуждается насчет своей силы изменить мир. Тот, кто на самом деле хотел что-то изменить, должен был быть вовлечен в социальную и политическую деятельность профессионально. Россию всколыхнули хоть в какой-то степени не спектакли Серебренникова, а Алексей Навальный.
Второй. Культурная критика никогда не была в России популярна, перед культурой скорее преклонялись, чем критиковали. Но теперь мы наконец оказались в исторической ситуации, аналогичной той, в которой возникла эта критика.
Перечитайте новыми глазами Вальтера Беньямина, Маркузе, Адорно, Бурдье и других – но прочитайте как не «про них», а как «про нас». Их посыл как будто должен привести к выводу, что:
«хорошее» искусство как место утонченных переживаний и развлечений больше невозможно!
(На самом деле сегодняшний зритель еще больше жаждет обезболивающего, но либеральный меценат и ответственный художник, кажется, каждый по своим причинам, расходятся с площадки). Искусство другого рода, о котором писали эти авторы, – как политическое антивоенное высказывание – будет, несомненно, запрещено.
Какой механизм изберет новый андерграунд, я не знаю, и это на самом деле ключевой вопрос.
Закрыться добровольно
Не скрою, что смелости написать этот текст мне придало размышление над вопросом, который я не могла решить и о который некоторое время назад было сломано много клавиш: было ли бы благородным жестом солидарности с Украиной добровольное закрытие театра самим художественным руководителем?
Поскольку ответа у меня нет и за неимением приемлемого решения, предлагаю считать, что это было бы осмысленным критическим жестом культуры по отношению к ней самой.
Хармса цитировать не буду, все знают.
P. S. Единственный опус культурной критики, написанный на русском, – это, по-моему, как сказано выше, «Парк культуры» Ямпольского. Он создан одним из давно «понауехавших», которым общественное мнение сегодня отказывает в праве на высказывание о том, что происходит в России.
Думаю, что это отрицание права «вякать из-за бугра» методологически неверно, потому что для критики нужна вненаходимость. Или по крайней мере необходимость в такой критике определенно существует.
