Центральным событием закончившегося (в Петербурге — едва открывшись) «Артдокфеста» стал фильм Евгении Останиной «Расторгуев». Он начинается с чата, личной переписки на фоне кадров, сделанных из самолета: грязно-желтая африканская река, снятая с большой высоты, кособокий коричневый тетрис вспаханных полей. Последнее, что снял герой. Он «уезжает в безынтернетье» дней на пять, но надеется, что по дороге окажется гостиница, откуда можно будет созвониться.
Наверное, все, кто смотрел это кино на «Артдокфесте», знают, кто такой Александр Расторгуев: один из лучших российских документалистов, режиссер, искавший способы приручить реальность, автор «Чистого четверга», «Дикого, дикого пляжа», «Срока», лауреат ТЭФИ, «Лавра», «Триумфа», «Белого слона», фестиваля IDFA. И все знают, в какое безынтернетье он уехал: он был убит летом 2018 г. с журналистом Орханом Джемалем и оператором Кириллом Радченко в ЦАР, где они расследовали деятельность ЧВК Вагнера. Чат Расторгуева с женой, с которого начинается кино, воспринимается как последние слова героя.
Но Евгения Останина, вдова Расторгуева, монтирует не прощальный фильм о любви и совместной работе, не отчет соратницы или ученицы. Это мощнейший портрет человека, который никуда не вписывается, режиссера-документалиста, который превращает документ в поэму, летописца, для которого слишком мала история, философа, который воспринимает работу документалиста как работу по спасению человечества, — так Расторгуев говорит в каком-то интервью в первые же минуты фильма.
У любого человека есть своя великая история, и режиссер-документалист дает человеку имя и возможность получения «онтологической прописки».– Александр Расторгуев
Останина показывает великую и страшную историю режиссера Расторгуева: не все этапы его жизни, но общую идею, поток, водоворот, омут. Основной материал — это два малоизвестных фильма Расторгуева: его первый киноопыт, поэтическое эссе «Родина» (1998), где на фоне кинотеатра «Родина», идущего под слом, Расторгуев читает за кадром Пушкина, Толстого и собственный текст, почти манифест, и один из незавершенных проектов, съемки на Апшероне (2018), где Расторгуев с актерами театра Серебренникова пытается поставить следственный эксперимент, воссоздать обстоятельства одного загадочного убийства. Между постоянно возникающими кадрами из этих двух работ — хроника, интервью, разговоры, частные съемки, кадры из других фильмов режиссера.
Тут появляются и медийные лица — например, Федор Бондарчук отбирает актрис для своего нового фильма, а Расторгуев снимает об этом кино. Что-то они в перерыве обсуждают, и вдруг Расторгуев говорит не без восхищения: «А неповоротливая какая махина кино». И Бондарчук загорается: да! да! — и становится другим, не привычным Бондарчуком из светских репортажей, а тем, у которого есть имя и прописка в вечности. Вот, может быть, из-за этих кадров.
В фильме «Родина» Расторгуев предсказывает и предвидит собственную судьбу. «Почему я не нужен тебе? Не пришелся? Не совпадаю? Ведь я преодолел все твои искушения, я выучился твоему синтаксису, — говорит он полуразрушенному кинотеатру, полуразрушенной „Родине“, родине. — Ты, Родина, уже не пустила своих корней во мне, и я уже не стану твоим черноземом. За это мне и моя пустыня».
В апшеронском проекте он доводит отца убитого и своих актеров до нервного срыва, до неразличения художественного вымысла и реальности, до — простите, тут пафосное слово — катарсиса.
Он нападает на фильм Германа «Трудно быть богом», он разносит в пух и прах фильм молодых режиссеров о Майдане, он со скандалом вылетает отовсюду: с телеканала «Дон», с радио «Свобода», почему я не нужен тебе? Не пришелся? Не совпадаю?
Из всего этого вырастает мощный герой — человек жесткий, если не жестокий, умный, бескомпромиссный, оглушительно талантливый, невероятно, непозволительно свободный. Такое ощущение, что реальность именно так и думает: непозволительно свободный — и выталкивает, выталкивает его из себя. «Расторгуев» показывает режиссера, у которого есть великая история. Режиссера, который на эту историю забивает. Режиссера, которого больше интересуют потоки энергии, воронка реальности, шум времени, чем собственная жизнь и уж точно — чем собственная карьера.
Один из самых сильных моментов фильма — съемки застольного разговора, во время которого Расторгуев пытается объяснить, как снимать кино, как на самом деле надо было смонтировать материал о Майдане. Он снова и снова говорит закадровым авторам этой работы: «Вы утонули в репортаже». Они возражают: «Но мы так видим, мы не хотим снимать историю страны, мы хотим снимать человека». И он взрывается: «Да нет человека, если нет большой задачи, сверхзадачи большой! У вас там нет поэзии и нет масштаба».
В фильме «Расторгуев» есть поэзия и есть масштаб. Огромная разрушающаяся родина. Человек, которого убили, и обстоятельства его смерти не сыграет ни один актер. Пророк, «один в пустыне я лежал». Люди, герои фильмов, которые почувствовали свободу, а потом история «окунула их обратно в говно». Иногда кажется, что герой фильма «Расторгуев» не понимает простых вещей: почему «Трудно быть богом» — это великое кино, почему нельзя показывать реконструкцию убийства отцу убитого, почему можно снимать фильм о Майдане как репортаж. Потом понимаешь, что он мыслит другими категориями, категориями вечности, что ли. И поэтому предсказывает все, что будет дальше.
В том числе и ситуацию с нынешним «Артдокфестом», вроде бы «выучившимся синтаксису» Родины, получающим прокатное удостоверение на каждый фильм, отзывающим те фильмы, которые могут кого-то оскорбить. И все равно — не пришелся, не совпадает, выталкивается из системы. У нынешнего фестиваля, кстати, был очень красивый логотип: четыре обрезанных куска пленки на катушке, средний палец самый длинный. Убедительный аргумент в споре с системой: документальное кино как средний палец. Других аргументов система все равно не слышит.
Фильмом «Расторгуев» Евгения Останина дает режиссеру Расторгуеву имя и онтологическую прописку. Но это не его настоящее имя: на самом деле фильм называется Rastorhuev, через h. И это честно: невозможно поймать человека и пригвоздить его к реальности, сколько бы его интервью ни сохранилось, сколько бы его работ ни было на слуху, сколько бы скрытых камер его ни снимало. Режиссер-документалист всегда достраивает своего героя, додумывает его, вписывает в свою картину мира. Чат Расторгуева с женой, которым заканчивается фильм Rastorhuev, воспринимается как первые слова героя, которому еще есть что сказать, который еще будет говорить, который еще расскажет обо всем, что с нами происходит. Рассказывает вот сейчас.
Потому что нет Родины, если некому ее снимать. Потому что восстань, пророк, и виждь, и внемли.
«Значит, ты один услышишь меня. Значит, садись и слушай».
